У меня есть друг. Его зовут… да не важно, как его зовут, он просто есть. Нет, не подумайте чего плохого, он вполне материален, а я не отношусь к людям, которые любят рассказывать про голоса в голове. Нет, конечно.
Мы познакомились лет восемь назад, когда я, будучи ещё студентом, ходил в секцию альпинизма при институте. Весёлое, бурное время, когда никаких забот в жизни ещё не существовало, и мы искренне верили, что они никогда не появятся. Оптимизм молодости, потерянный где-то рука об руку с романтикой и быстро пролетевшими годами.
Впервые я увидел его на спелеосборах. Мы сидели несколькими группами близ одной из пещер нашего края, где традиционно проводили ноябрьские выходные. Лагерь насчитывал примерно семь-восемь групп и семьдесят человек в общей сложности. Наши руководители, конечно, между собой все друг друга знали. Теперь, спустя восемь лет, я и сам знаю почти всех туристов и альпинистов своего города. Действительно активных, фанатичных любителей нашего дела, всегда мало, и с ними постоянно где-нибудь да пересекаешься - то на альплагере, то на заседании федерации, то на соревнованиях. Постепенно ты и сам становишься одним из них. «А ты знаешь, Степанов повёл группу на Черского? На хребет или на пик? На хребет, конечно! Круто, а с кем он пошёл? Да два года тренировал под себя группу, водил по нарастающей сложности, и вот пошли. А на следующий год на Путорана собираются!» И всё в таком духе.
Но тогда, когда мы студентами сидели у горячего костра, с ведром глинтвейна и гитарой, глядя на бездонную звёздную чернь над головами, мы ещё никого не знали. Наш интерес к природе, пещерам и горам только пробуждался - а у многих так и не смог проснуться окончательно. И нашими заботами стали в тот вечер исключительно насущные проблемы: просидеть у костра подольше, да лечь затем в палатке поближе к раскрасневшейся от жарких дров и пятнадцатиградусного мороза печке.
Стояла полночь, но в лагере никто не спал. Одна группа даже отправилась изрядно подшофе в ближайшую пещеру, благо верёвок для спуска туда не требовалось, и можно было спокойно гулять на своих двоих по трём большим залам – даже потеряться там было негде. Кажется, они даже прихватили в пещеру пару столиков, устроив торжественное посвящение в спелеологи для молодёжи.
Именно в это время и выкатил на нашу поляну небольшой чёрный джип. Вздымая фонтаны снега и полностью игнорируя сугробы, ломая зубастыми колёсами кустарник, сердито рыча двигателем, он втиснулся едва ли не к костру с какого-то заметённого отворота дороги. Из открывшейся пассажирской двери выбралась женщина средних лет, подошла к костру и спросила одного из местных альпинистов, приехавших ранее и стоявших лагерем неподалёку. Руководитель, профессор кафедры археологии, махнул ей рукой в направлении нужной палатки, она поблагодарила его и ушла. А двигатель джипа, в последний раз рыкнув, заглох, и из-за руля вылез худощавый парень, одетый в чёрные тёплые штаны и чёрный же пуховик.
Он сразу же подошёл к костру и поздоровался. Профессор расплылся в счастливой улыбке, и они даже обнялись, словно уже давно друг с другом дружили. Студентам тут же велели освободить один из складных стульев у костра и покормить гостя. Впрочем, от еды он отказался, проявив лишь некоторый интерес к глинтвейну. Посидев с четверть часа и поболтав с нашим стариком, он направился к другим кострам. Везде его принимали исключительно радушно.
Мы с остальными студентами начали гадать, в каком лагере парень заночует – палатку он не ставил, а вся задняя часть его машины была завалена снаряжением. Каково же было наше удивление, когда он просто взял спальный мешок и отправился с ним в лес. Я посмотрел на столбик термометра и поёжился, хотя сам-то уж совсем не мёрз у костра.
На следующий день мы разбрелись своими командами по пещерам, а вечером вновь сидели у костров, пели песни, пили глинтвейн или чего покрепче – одна из команд даже угощала остальных чистым спиртом. Я же ходил от костра к костру и, как бы невзначай, расспрашивал более старших товарищей о том парне, что приехал вчера. Оказалось, почти никто не ходил с ним в походы: в основном он отправлялся в горы один. Но, знали его все, и рассказывали про него многие. Однако один из присутствующих все же ходил с ним недавно напарником, и я спросил его о впечатлениях. Бородатый мужчина ответил, что это было здорово, но… лучше с этим парнем не связываться. На мой вопрос, почему, он замялся и замолчал, а потом махнул рукой и ушёл к себе в палатку, пробормотав что-то невнятное. Возможно, мне показалось, но он назвал парня монстром.
Это ещё сильнее раззадорило моё любопытство. Назавтра парень пошёл с нами в одну из дальних пещер и, воспользовавшись моментом, я попросил у него совета по зимней походной обуви, на что получил исключительно развёрнутый ответ. Он много шутил и вообще показался всем в доску своим, как будто мы его давно знали. Но, вместе с тем, держался он немного особняком. Нет, он не держался отдельно. Он просто выделялся. В его суждениях иногда проскальзывала непонятная нам логика, а в движениях - отталкивающая чуждость. Как будто смотришь на нечто, натянувшее на себя шкуру человека. Иногда он пугал этим, всего на секунду, сам не замечая, как бы выходя из образа, но сразу же возвращаясь к нему обратно.
В последующий день все вновь ушли на пещеры. Я же остался в лагере дежурным. Подбросив дров в костёр и поставив на решётку чайник, набитый снегом, я принялся разглядывать джип парня, который так и стоял рядом с нашими палатками.
Это был маленький японский джип, старый, местами ржавый, переделанный под бездорожье, на больших колёсах, с лебёдкой и стальными бамперами. Он словно смотрел на меня прищуренными глазами, с лёгкой насмешкой реагируя на моё любопытство.
И вдруг на меня навалилась волна ужаса. То самое ощущение, когда смотришь в глаза дикого зверя и видишь в них полное равнодушие к твоей жизни. И внезапно осознаёшь пока ещё немыслимое, не укладывающееся в голове: от смерти тебя отделяет лишь доля секунды, и мысленно зверь уже пожирает твою плоть. Инстинкт жертвы, попавшей в лапы к хищнику, вгоняет в ступор. Последний в жизни.
Автомобиль перестал быть бездушным железом. В меня упёрся тяжёлый взгляд разумного существа, голод которого я ощущал физически. Я понял - сейчас, выбросив снег из-под буксующих колёс, он подомнёт меня стальной массой, раздавив грудную клетку и вдавив тело в огонь, злобно воя двигателем и раскрывая пасть, полную зубов и скопившейся в предвкушении слюны.
Первобытный страх заставил меня закрыть глаза. Я простоял так вечность. Вокруг не доносилось ни звука. Ничего. Абсолютное ничто. Ни звука ветра, ворошащего дубовые кроваво-красные листья, ни треска костра. Просто ничего. Словно я парил в пустоте.
В застывшем времени и пространстве пришла новая волна панического ужаса, безудержная и всеобъемлющая, грозя утопить разум и заставить тело забиться в безумии. Даже с закрытыми глазами я рассмотрел нечто чужое и жуткое, прошедшее через мою могилу и растворившееся во вселенском Нигде.
А затем, внезапно, волна схлынула, оставив меня стоять с вырывающимся из груди сердцем.
Я боялся открыть глаза, боялся до тех пор, пока привычные звуки не вернулись. И когда я открыл их, передо мной стояла самая обыкновенная машина, пусть и немного изменённая. Паутина ржавчины на крыльях, замёрзшая грязь на фарах. Ничего необычного.
Коря себя за слабость, я обошёл машину и открыл дверь багажника. Снаряжение укрывал полог, и я откинул его заднюю часть, посмотреть, что там лежит. Простояв долгих десять минут и очнувшись только тогда, когда мои ноги застонали от холода, я поправил полог, захлопнул багажник и отправился варить обед для своих товарищей, которые вскоре уже должны были вернуться. Сам я к еде в тот день так и не притронулся.
Нет, подружился я с ним не в том походе. После поездки на пещеры мы собирались толпой и делились фотографиями. Наш давнишний гость тоже присутствовал, и после окончания вечера попросил меня подвезти его. Не знаю почему, но я согласился, и по пути мы разговорились по поводу походов и снаряжения. И я вдруг подумал, что всё, что я тогда видел, было лишь продуктом моего переутомлённого воображения. Слишком много впечатлений от пещер, слишком много глинтвейна и спирта по вечерам. Ну, вы понимаете.
А мой друг очень душевный человек. С ним можно посидеть и поговорить на любые темы. Он всегда поможет, когда тебе нужно. Его знают большинство туристов и альпинистов нашего города, хотя и никто не ходит с ним в походы. Да, действительно не ходит.
И всё же, иногда, когда меня мучает бессонница, я гадаю - видел ли кто-нибудь из них то, что видел я тогда в его машине, под пологом? До сих пор не могу понять, почему я никому об этом не рассказал. И как я мог вообще с ним после этого подружиться?
Какая мозаика может сложиться, если соединить то, что видели другие, с тем, что видел я – с большой связкой окровавленных человеческих ушей на шнурке, лежащей поверх испачканного киноварью ящика, в багажнике чёрной, безумной машины, посреди заснеженного леса?
