Рассказ о поездке в альпбазу Безенги, с 20 по 30 июня 2017 года

Может показаться, что мой рассказ пропитан сарказмом. Тем не менее, я прошу рассматривать его в юмористическом ключе. Сколько в нём преобладает истина, каждый пусть определит сам. Лично я рад, что поездка прошла на такой вот  ноте. Мне ни в коей мере не хочется обидеть обитателей базы и местных жителей. Пусть это будет просто взгляд со стороны слегка безумного леопарда, привыкшего к одиночным путешествиям и которого друзья несколько хитростью затащили на Кавказ, в альпбазу Безенги.

Один из моих лучших друзей – Евгений Лепихин, он же Стрейр, да будут его годы долгими, а верёвка мягкой и прочной, – в этом году не поехал работать гидом на Пик Ленина, как делал это последние годы, но от поездки в горы в целом отказываться не стал. И предложил мне съездить с ним.

Отказаться я не мог и не хотел, в том числе потому, что задолжал ему совместный поход за бесценную помощь в работе моего сайта.

Хитрость же заключалась в том, что слово «Кавказ» у него не фигурировало, он вообще долго выбирал место, куда лучше поехать. Сам-то он собирался в горы надолго, но я мог потратить на поездку лишь одиннадцать дней, так как с головой ушёл в подготовку одиночного пешеходного похода 5 к.с. по Хамар-Дабану.

Так что слово «Безенги» я связал с Кавказом только тогда, когда на такси мы проехали мимо указателя «Грозный – 200 км».

Ещё это у меня был первый в жизни перелёт на самолёте и, мне кажется, в Москве Стрейр слегка нервничал по поводу моей возможной реакции. Что поделать, меня часто называют абсолютно непредсказуемым и неконтролируемым существом. Иногда сводят всё к одному слову, правда, но его я здесь приводить не буду, как ругательное.

Аэропорт, впрочем, мне понравился. Его работа внешне напоминает работу Макдональдса. Быстро, чётко, эффективно. Апофеоз перфекционизма. Сама идеальность. Но только для тех пассажиров, кто не читал Артура Хейли.

А вот самолёт не понравился. Тот, в который мы садились, был похож на слегка растянутую старую «Газель», к которой узбеки прислюнили крыло и по недосмотру насяльника прикрутили реактивный движок. Разница только в том, что по Москве маршрутку не трясёт. Ну и стенки в маршрутке обычно чуть потолще. Тут «лишнее» убрали, наверное, чтобы с пассажирами этот гроб с крыльями смог сотворить то, что называют полётом.

После приземления в Минеральных Водах мы побомжевали на лужайке под хоровод таксистов, предлагавших уехать к жд вокзалу за 500 рублей. В конце концов Стрейр не выдержал, вызвал такси по телефону и мы переместились на площадь перед вокзалом за 100 руб.

Там пошёл дождь и мы чудно легли спать на сумках под раскидистыми елями. Была поздняя ночь. Или раннее утро, судя по тому, что приехала полицейская машина и долго стояла рядом с нами, вероятно прикидывая, что делать с понаехавшими.

Солдат спит – служба идёт. Они стоят – мы спим. Так и должно быть. Полиция обязана защищать сон своих граждан.

С рассветом Стрейр переволок меня вместе с сумками в здание вокзала, укрыл спальником, а сам отправился на рынок, закупать продукты. После его возвращения на поезде приехала Лена, наш третий участник временной команды.

Тут следует немного рассказать о нас. Стрейр – опытный высотный альпинист. Наш руководитель, царь и бог в одном флаконе. Я – невысотный турист с 18-и летним стажем, в основном специализирующийся на одиночных походах. Нелюдь и большой геморрой для любой группы в силу внутренней леопардости и прочего дурья в голове. Лена – турист с походным опытом чуть более матрасного, и жизненным чуть более, чем средний по стране пенсионер.

Лена в альпинизме новичок полный. Я -  не очень полный. Необходимость ехать в альплагерь под руководством Стрейра была вызвана тем, что мои альпинистские навыки технического характера валялись где-то в подзабытом на жизненном пути сундуке и мне срочно требовался человек или иное существо, способные отыскать и вернуть их обратно.

Вскоре к жд вокзалу подъехала машина, которая должна была отвезти нас на офис альпбазы в Нальчике, где необходимо было забрать пропуска в погранзону и пересесть на внедорожник.

Такси тронулось и вскоре через пустые утренние улицы города вырвалось на шоссе. Здесь рулевой поместил свой джигит-мобиль примерно посередине и надавил на газ с таким остервенением, будто бы вонзал шпоры в бока угнанной и ещё не перекрашенной кобылы. Стрелка спидометра плавно перешла отметку 100, слегка поколебалась на максимальной и с видимым трудом улеглась на отметку «до хрена». Добрались поэтому до Нальчика мы очень быстро. Главной задачей такого джигита, как я понимаю, является искусство избежать столкновения с таким же как он, но следующим во встречном направлении.

Конкурентов у таксистов по части скорости здесь нет, но на обратном пути, через одиннадцать дней, нас остановила полиция, на спидометре болида которой я заметил крайней отметкой значение «чуть больше, чем до хрена».

Так что, равновесие между светом и тьмой здесь есть.

Все встречающие нас местные настолько радушны, что поневоле начинаешь искать у них кинжал за поясом. Радушие здесь, в первую очередь, особенность менталитета. Если поговорить подольше и поглубже, то свет увидит местная генетическая память о переселении и репрессиях со стороны СССР, исключительно несправедливых. Многие их не просто помнят, а не простят, напрочь забыв, чем таковые были вызваны. Да, здесь не Чечня, но почва для национализма и потенциальных этнических чисток плодородна и ухожена.

Если говорить именно о Нальчике, то он хоть и пережил в девяностых относительную политическую стабильность, позволившую избежать полномасштабных беспорядков и участия в войне, всё же в 2005 и 2011-м годах подвергался штурму боевиков-исламистов, причём в 2005 штурм имел достаточно масштабный характер.

Нальчик и Кабардино-Балкария с самого начала Чеченского конфликта рассматривались право-радикальными экстремистами как часть потенциального независимого Кавказского Эмирата (Прим. – как государственного образования) со всеми вытекающими. Судя по тому, что примерно треть боевиков при штурме Нальчика была местными, часть жителей взгляды экстремистов на тот момент разделяла.

К 2008-2009 годам ситуация на Кавказе перешла от открытой фазы противостояния к закрытой, то есть сейчас она больше направлена на действие подполья с радикальными взглядами, а также на терроризм.

Всё вместе, если побродить по Нальчику и внимательно посмотреть по сторонам, прекрасно иллюстрирует то, что даже в этом регионе несколько неспокойно.

Ни в одном городе страны, где был до этого, не видел такого количества вооружённых людей.

И даже в столице страны меньше дорогих и новых машин.

В Нальчике мы пересели на Шеви-Ниву и очень не торопясь, почти за пять часов, оказались на альпинистской базе. Почему так долго? Там надо в магазин, там к родственникам заехать, а там КамАЗ дорогу перегородил, а вот здесь экскаватор камни копает (Прим. – местный источник дохода, валуны из гранитов распиливают на строительный камень или плиты).

Сама альпбаза Безенги впечатляет. Построенная в 1959-м году, она являлась, пожалуй, крупнейшей альпинисткой базой СССР. Как, впрочем, является таковой и в РФ.

В 90-х годах, в особенности на фоне Чеченской войны и терроризма на Кавказе, в районе Безенги значительно снизилось количество туристов и альпинистов – им хотелось самовыпилиться исключительно самостоятельно и на горных склонах, а не от 5,45 пуль Калашникова. А вот после 2000-го года, с окончанием войны, численность желающих посетить столь прекрасные места, начала расти, сделав качественный скачок после 2008-2010 годов.

Территория довольно большая. Нас лично встретил директор базы – очень с виду приятный человек, подробно рассказавший, где и что находится.

Несмотря на встречу и рассказ, мы ещё не раз запутаемся во всём этом, так как среди трёх десятков строений реально в первое время заплутать несложно.

Больше всего меня поразил небольшой детский сад. На самом деле, предусмотрено на базе абсолютно всё для комфортного проживания – главной проблемой является разобраться, как всё это работает.

Апофеозом же сибаритства на базе, венчающим небольшой супермаркет, душ с горячей водой, постирочную и электричество на каждом углу, является бар. Этот святой нимб Стрейр долго скрывал от меня, втайне посещая, когда я ложился спать. Видимо, боялся, что я не пойду с ним в горы, а останусь вблизи благословенного источника.

Справедливо боялся надо сказать.

Бар представляет собой мечту альпиниста-интеллектуала. Стены увешаны полками с книгами, среди которых, кроме современной и средневековой фантастики можно найти «Войну и Мир» и с удовольствием прочитать применительно к здешней местности. Дальнейшее углубление, в зависимости от литературных взглядов, может привести к Карлу Марксу, первым трудам Фрейда, произведениям Fin de siècle 18-19 веков, запискам Йозефа Геббельса и рукописной копии Некрономикона на старославянском.

Вдоль стен уставлены массивные деревянные столы и тяжёлые лавки вдоль них. Вес и размер лавок предполагает тесную спайку отделений альпинистов в случае массовых драк стенка на стенку, так как качки обычно в горы не лезут и махать лавкой в одного здесь не получится.

В середине бара стоит большой макет горного района окрестностей базы и ледников Безенги и Мижирги. Вечерами рядом с ним по низкой орбите вращаются альпинисты с лазерными указками и громко спорят о наилучших маршрутах на Пик Пушкина, Архимеда, Шхара, Укю и прочие.

Когда сидишь с запотевшим стаканом пива и потрёпанным томиком Zweites Buch под обложкой «Преступления и наказания», зрелище позвякивающих карабинами альпинистов удивительно успокаивает.

Пиво, кстати, продаётся по 80 рублей, двух сортов – «Нальчикское», оно же «Казбек», и «Эльбрус». На вкус они абсолютно одинаковы и явно разлиты с одной бочки, что и романтично, и символично одновременно.

Электричество к базе, кстати, приходит посредством советских (!) ещё столбов, деревянных, с пропиткой. Держатся они исключительно благодаря молитвам местного муллы. Впрочем, судя по тому, что местами провода держат столбы, а не наоборот, в вере и здесь имеется определённый напряг.

Ради экономии расположились мы в своих палатках, на специальной для этого поляне. Денежный сбор за пребывание на альпбазе и здешних вершинах в таком случае составлял 350 рублей в день. То есть, за десять дней мы заплатили 3500 руб.

В эти деньги входит пользование площадью альпбазы в рамках тарифа, пользование душем и вообще водой, а также администрирование маршрутов – выпуск на вершину, консультации по прохождению и обеспечение связью. Естественно, спасработы в рамках разумного.

Рядом с поляной для палаток, на тропе к туалету, в стоимость включена лужа с лягушками, приветливо квакающими проходящим мимо альпинистам.

Стрейр похвастался, что погладил лягушку, а на следующий же день в луже плавало несколько сотен головастиков. Впрочем, хорошо уже то, что лягушка оказалась царевной, а не царевичем.

Во второй день (первый – заброска) мы ознакомились со здешними скальными маршрутами – те расположены прямо рядом с базой, а также совершили экскурсию на ледник Безенги.

Скалы нас удивили в неприятном смысле. Не в том смысле, что там лазить негде. Лазить там хоть отбавляй. В том, что пробитые, если не ошибаюсь, Нефедовым, маршруты, попросту не подписаны. Приходиться на глаз снизу примерно высматривать сложность и подбирать, без возможности составить программу тренировки.

На леднике Безенги нас дважды остановили пограничники. Естественно, я забыл в лагере паспорт.

Выслушал лекции о нарушении пограничного режима. После этого брал с собой паспорт везде, где ходил дальше туалета.

На следующий день мы собирались выдвинуться на Курсантские стоянки, чтобы сделать открывашку 1Б Брно. Попытки найти кого-нибудь в КСП успехом не увенчались.

Как потом оказалось, в КСП бывает народ только примерно во время сеансов связи. Таковые происходят в 9.00, 12.00, 15.00 и 18.00. В иное время там никого нет. Это удивительно, так как народу ходит много, электричество постоянное и сидеть на рации можно едва ли не круглосуточно.

Вечером, к 18.00, мы со Стрейром смогли таки проникнуть в святая святых и получить к заполнению маршрутный лист. Сдавать его и получать рацию местные дедушки предложили нам в 9.00.

Почему дедушки? Потому что КСП напоминает филиал дома престарелых. Нет, сам я против возраста ничего не имею, так как встречал очень пожилых и при этом исключительно активных людей. Не хочу обидеть народ на КСП, но активным можно назвать только самого «молодого», который консультирует по маршруту, в остальных же я вижу очень уставших от жизни и от гор людей, на место которых пора бы пустить подросших и сформировавшихся мастеров своего дела.

Возможно, отсутствие в КСП народу и его внимания к нуждам альпинистов связано в том числе с тем, что здешним саксаулам… или аксакалам? В общем, дедушкам. Им необходимо каждый ниспосланный аллахом день спускаться вниз, до села Безенги, включать вентилятор – явно раскручивая лопасти вручную – и пушку для снега. Дедушки уже немолодые, под 80 лет, дорога туда-сюда неблизкая, тяжёлая. Поэтому наряду с отсутствующим КСП погода часто стоит хорошая.

Вот и приходиться писать в гайдбуке, что климат суровый. Ещё бы не суровый – с 8.00 до 13.00 долина напоминает забытую на огне сковороду.

Но – уйти до 9.00 нельзя. Дедушек на КСП нет. И ни рацию получить, ни маршрутный лист сдать.

Поэтому – климат суровый. Ибо горы.

И поэтому, не в 6 утра, по прохладе, а в 9.30, по адской жаре и за 4-5 часов до послеобеденной порчи погоды мы выходим из лагеря к подножию Брно.

Как вы думаете, какими запахами встречает вас «дикая» природа заповедника Безенги? Думаете, сладким ароматом цветущих трав? Или аппетитным запахом хычинов, которые пекут здешние красавицы? А может, сочной смесью запахов талой воды с огромного ледника, свежего мёда с пасеки и сотни-двух повешенных на просушку альпинистских ботинок?

Не угадали.

Всюду вас будет преследовать неистребимая, перебивающая всё, вонь бараньих отходов жизнедеятельности.

Под баранами я имею в виду диких кавказских туров.

На территории заповедника их какашки покрывают каждый квадратный метр поверхности, хоть земли, хоть камня – кроме территории базы.

На альпбазе отсутствие вышеозначенной субстанции компенсируется тем же самым, но уже от домашних овец и КРС.

Наличие отары овец и коров в заповеднике, правда, по размышлении вызывает удивление, но, по видимому, это такая местная особенность.

А туры в заповеднике умирают от старости. Местные, в борьбе за туристов, пишут о каких-то волках, медведях, шакалах, рысях, ещё больше о барсах. Наверное, в первоначальном списке фигурировал и Змей Горыныч, либо иной летающий шайтан, но перед сдачей в печать редактор его вычеркнул, как уже явное преувеличение. На самом деле здесь всех, кого можно, а затем и всех, кого нельзя, перестреляли на шкуры. А если кто-то из хищников случайно и заводиться в этих местах, то вскоре умирает. От обжорства. Вот ведь как – проснулся, потянулся, навернулся с камня, на котором спал – и на тебе, задавил козла. Приходиться есть.

Кстати, если козла напугать, он громко свистнет. Если козлу свистнуть, он интересуется и принимает тебя за своего. Отсюда вытекает интересная мораль про свисток и медведя. Когда ты свистишь ему в свисток, не принимает ли он тебя за козла, а значит за жертву?

Тропа, которой мы идём к Брно, по левому, орографически, борту долины, вдоль ледника сильно обрушена и продвигаемся медленно.

Попадаются снежники, что наводит на мысль о том, что наверху снега много.

И действительно, поднявшись в цирк, мне приходится оставить рюкзак и топтать к Курсантским стоянкам.

Снег Лена воспринимает с энтузиазмом эфиопа, лишь единожды в жизни видевшего издалека Килиманджаро. То есть – белая непонятная субстанция, мокрая и холодная.

Через десять минут оказалось, что от субстанции мёрзнут ноги. Но добило её известие, что на снегу придётся ещё и ночевать.

Быстроногий эфиоп тут же сбежал бы на базу, но Лена мужественно согласилась попробовать, с сомнением гладя, как Стрейр растягивает палатку на тапочках.

Небо тут же заволокло и белая субстанция оказалась не только внизу, но и вверху, по сторонам – вообще везде вокруг нас и внутри одежды, со всех сторон, с шумом съезжая по стенкам палатки.

Я, большой любитель поиздеваться, тут же начал рассказывать леденящие душу истории о двух-трёх суточных снежных штормах, раскатывающих палатки в блин, и о жестоких пересидках по погоде.

Ночь прошла под аккомпанемент сползающего с палаток снега, почти непрерывного грохота лавин и взрывов перегородок коврика-надувастика из соседней палатки.

Утром несчастный ковёр напоминал удава, спьяну проглотившего подушку и теперь мучающегося тяжёлым похмельем вкупе с несварением желудка.

Впрочем, заболел не только он. Наш эфиоп, точнее Лена, сказалась больной – подстывшей – и на вершину идти отказалась. Термометр, возможно ночью вступив с ней в сговор, бесстрастно подтвердил её слова.

Стрейр рассматривал вариант оставить Лену в лагере и пойти на маршрут самим, но я высказался против. Так как Леной уже поднялся вопрос о том, что она типа сама может уйти до альпбазы, то я прогнозировал, что в наше отсутствие, прекрасно, как это способны делать люди вообще и женщины в частности – выдумав причину и поверив в неё – она соберётся и пойдёт обратно одна.

Идти далеко и местами не совсем безопасно. К тому же больной.

Не поймите меня неправильно. Я сам хожу в одиночку походы, в том числе и трёхнедельные. Может быть поэтому я так уверен в том, что Лене в одиночках делать абсолютно нечего?

Я высказался за то, чтобы всем вместе возвратиться в лагерь.

При этом, сказать, что я психанул, не сказать ничего. Внешне это, вероятно, мало проявилось, но вообще я был в ярости. Дело в том, что я планировал поработать несколько вершин, что предполагало интенсивный график. Вернувшись с нехоженой открывашкой, мы теряли время, так как вскоре должны были приехать ещё два участника, с которыми потом Стрейр поедет в Приэльбрусье. И из-за поломанного графика с базы мы бы уже никуда не ушли, так как народ надо было встретить и тоже сводить в горы на открывашку. То есть вернуться на базу мы должны были позже.

Злость не злость, но мы вернулись на базу с непройденной 1Б. Сдали на руки доктору нашу пострадавшую, у которой та выявила лёгкую простуду и прописала «домашний» режим на три дня.

Так что следующий день мы посвятили тренировкам на скалах, с оборудованием и без него, а вечером со Стрейром отправились на водопад. К нему идёт прекрасная тропа, отображающая в камне всю историю СССР. Камень вдоль тропы вначале уложен неровными рядами, но затем превращается в жёсткий, структурированный ряд в стиле ампира, потом мельчает и становится менее подогнанным к друг другу, а в районе Перестройки, после ряда криво установленного подобия надгробьев обрывается вовсе.

На меня лично впечатление произвёл не водопад, а множество огромных слизней на полянках рядом с ним.

На другой день мы со Стрейром отправились в сторону ледника Мижирги.

Шли мы, чтобы тренироваться на льду. Я познавал радость лазания на айс-фифах, полазил и с ледорубами. Лёд, правда, слишком рыхлый, в отличие от монолитного зимнего, с которым мне приходиться сталкиваться в своих походах, но всё равно даже это прекрасно. Заодно поработали и с самовывертом ледобура.

Вечером встретили ещё двоих своих участников, помогли устроиться (Стрейр) и показали, где бар (мой вклад).

Следующий день – у нас вновь тренировка на скалах. Я стараюсь выжать со Стрейра побольше, так что обилие тренировок всё равно хорошо, хотя, на мой взгляд, можно и нужно изучать ещё много интересного.

Вновь прибывшие отправляются на акклиматизацию к леднику Мижирги. Прибывшие ребята – два брата, Саша и Рома. Первый – мультиспортсмен и альпинист с опытом четвёрок. Второй – далёк от альпинизма и туризма, но захотевший подняться на Эльбрус и мужественно здесь проходящий акклиматизацию.

Начинаются приключения с отделом проката. Стрейр коршуном кружит вокруг него, пытаясь застать там хоть кого-нибудь живого, но постоянно натыкается на целованный прочей ордой альпинистов замок. Экспедиция по добыче коврика затягивается и лишь на третий раз приносит успех. Говорят, правда, сдать он потом смог его лишь с шестого раза.

Такова се ля ви и суровая реальность альпбазы.

Впрочем, с заправкой баллона газом всё интереснее. Несмотря на наличие такой услуги, приходиться приложить невероятно титанические усилия, чтобы твой баллон потяжелел на 200 грамм и потом помог тебе согреться горячим чаем.

Складывается впечатление, что на базе строго придерживаются правила «альпинист должен страдать».

Опытные участники не зря приезжают сюда с большими стационарными баллонами. Сразу на весь заезд. И с него через переходник заправляют маленькие баллоны, когда идут наверх.

На следующий день, с трудом получив рацию и маршрутный лист, направились в Тёплый Угол, на Укю Малый, делать несчастную 1Б.

На хижине Укю-Кош я леопардово спёр псалтирь и с тех пор просветлённым и невыносимо нудным голосом по любом поводу читал уже бывшим друзьям псалмы. Особенно полюбился 120-ый (Прим. – 120-ый псалом называется «Песнь восхождения»).

  Возвожу очи мои к горам, откуда придет помощь моя.

  Не даст Он поколебаться ноге твоей, и не воздремлет хранящий тебя; (Прим. – страхующий напарник)

  Господь - хранитель твой; Господь - сень твоя с правой руки твоей. (Прим. – в правой руке  у альпиниста ледоруб)

  Днем солнце не поразит тебя, ни луна ночью.

  Господь сохранит тебя от всякого зла; сохранит душу твою. (Прим. – не даст превратиться в Чёрного Альпиниста после гибели)

  Господь будет охранять восхождение твое и вхождение твое отныне и вовек.

Лагерь, впрочем, мы поставили у приюта «Голубятня», рядом с лагерем альпинистов под позывным «Рига». Те сегодня работали на Укю Малая 1Б и завтра собирались идти на Гидан 2А.

Утром вышли в седьмом часу утра и начали нудный подъём по осыпному, а потом и снежному кулуару, до седловины.

Роме приходиться тяжело из-за больших габаритов/веса и непривычной нагрузки. Он то и дело отстаёт.

Поднимаемся на седловину, Стрейр выходит на связь – 9.00.

Сегодняшние сеансы связи шедевральны. Они характеризуют работу КСП Безенги в наиболее полной мере.

Итак, 9.00. На двух рядом стоящих вершинах работает две группы. Мы и Рига.

9.00 – вызывают обе группы, как и нужно. Обе группы начинают «техническую» часть.

12.00 – вызывают Рижан. Те отчитываются, что собираются спускаться. Нас… не вызывают. Оригинальный ход.

15.00 – вызывают Ригу. Те молчат. Не отзываются. Их вызывают, но они молчат, как рыба об лёд. Нас… снова не вызывают. Просто заканчивают сеанс связи. При этом вершины накрыты молочкой, капает дождь и громыхает гром.

18.00 – вызывают Ригу. Те упорно молчат. После паузы, наконец вспоминают о нас. Стрейр отчитывается о пройденном маршруте и благополучном спуске. КСП собирается закрыть сеанс связи. Прекрасно зная, что мы работаем рядом с Ригой, у них даже в голову не приходит мысль спросить, что там с ними. Стрейр по собственной инициативе докладывает КСП, что с Ригой всё в порядке и они, собрав вещи, выдвинулись на базу, тоже удачно пройдя гору.

Такова работа КСП в Безенги. Зачем давать рации, если при невыходе на связь дважды даже не происходит попытка узнать о них у соседней группы? Впрочем, про соседнюю группу тоже ничего неизвестно, так как её просто до этого игнорировали на сеансах связи.

Я-то потом уеду, Стрейр останется и у него будут про КСП ещё более веселые истории. Но, это уже его рассказ и в Сети он уже выложен.

Итак, мы вылезаем на седловину. Саша и Рома сильно отстали, так как Саша помогает Роме. Уже решено, что Рома на вершину не пойдёт и побудет на седловине, благо погода пока нормальная. Сам Рома только «за».

Пока отдыхали и ждали братьев, я крутанулся по сторонам и полез разведать путь на вершину – с разрешения руководителя. Оказалось, что Лене без перил здесь нечего делать.

Пока лез, пролез почти до вершины. Точнее, я на последней верёвке – условной верёвке, так как лез как есть – подошёл к выпологу и последние 15 метров до камня, символизирующего вершину, не пошёл. Пропал интерес. 1Б меня не вставляло, так как я в своих походах в одиночку лазаю подобное и даже чуть более сложное.

Стал спускаться вниз.

Стрейр не стал меня дожидаться и шёл навстречу, посадив Лену на поводок (Прим. – техника короткой верёвки, осуществляемая гидами). Позади него шёл Саша.

Я попросил у Стрейра разрешения сходить и залезть на несложный жандарм по ту сторону седловины и спустился вниз.

На седловине лежал Рома, укрытый пуховиком. Спросил, живой или нет, получил утвердительный ответ на какой-то из этих вопросов, посидел рядом немножко и полез на жандарм.

Усевшись на его вершине, я вижу, как Стрейр провешивает к вершине две верёвки. Потом они обнимаются на самом верху. Рад за них, видя их эмоции. По другую сторону жандарма слышу работающих Рижан, поднимающихся на Гидан. Вспоминаю анекдот про альпинистов, снежного человека и сало, подумал – не напугать ли мне так Ригу? Впрочем, злые шутки я не люблю, поэтому спускаюсь на седловину.

Спустившись к палаткам вниз, решаем переместиться к хижине Укю-Кош и переночевать там. Идти вечером на базу желания никакого нет, чай колени не казённые.

Следующим днём очень не торопясь спускаемся вниз, на базу, моемся и стираемся. Завтра нам с Леной уезжать, поэтому нам с ней сегодня остаётся только сибаритствовать. Это Стрейру нужно сидеть с картами, да парням перебирать железо. А мы уже думаем, что станем делать по возвращению в город.

Утром мы с Леной собираемся на выезд. Подхватив рюкзаки идём в бухгалтерию. Рядом уже стоит машина.

УАЗик, к которому мы подошли, представляет собой всем известную «буханку», с минимальными изменениями дошедшую до современности через пелену тёмных веков Советской власти. Даже её спидометр имеет всего три деления – «бездорожье», «нормально» и «развалится».

Я галантно распахнул перед дамой заднюю дверь в салон. Самого меня из-за многочисленных травм головы сильно укачивает в транспорте и я предпочитаю по возможности ездить впереди. К тому же невозможно познать нирвану и достичь просветления без опыта поездки на заднем сидении незагруженной буханки по горной неасфальтированной дороге.

- Прошу вас, мадам.

- Спасибо.

Лена грациозно запрыгивает в буханку и устраивается на жёстком диване.

Осмотр в аэропорту Минеральных Вод куда дотошнее, чем во Внуково Москвы. Здесь мне только в труселя не заглянули, да и то, наверное, потому, что перед этим всё перещупали. Кажется, у сотрудницы аэропорта возникло подозрение, что я везу в них нечто лишнее и опасное для других пассажиров. Однако, повторная инспекция-сафари показала, что везу только своё, родное, доставшееся от папки.

Думаю, в аэропорт на досмотр надо брать фурриков (Прим. - имеется в виду субкультура фурри). Они любят тискаться. Пусть прямо в фурсьютах и стоят. Приятно, когда тебя обыскивает не человек с каменным выражением физиономии, а например, розовый кролик.

P.S. Самолёт час не мог сесть в аэропорту Нерезиновой и я по привычке полез в карман за псалтирем, благодаря чему едва не оказался на земле значительно раньше других пассажиров. Сразу видно, что русские люди обращаются к Господу чаще в моменты радости, нежели в моменты сомнений и страха 🙂

Большое спасибо производителям, предоставившим мне снаряжение для похода – Term-a-Rest, Hispo, BVN Travel, Nova Tour.