Рассказ об одиночном лыжном походе по хр. Хамар-Дабан, 4 февраля-23 февраля 2019 года.

 

Нитка пройденного маршрута:

п. Мурино – р. Лангатуй – пер. Лангутайские Ворота (н/к) – пер. Нухен-Дабан (н/к) – пер. Байри (н/к) – р. Снежная – верш. Ретранслятор 2310,5 (н/к, радиально) – р. Шибетуй – пер. Волчий (н/к) – Патовое озеро – Патовое плато – верш. Крест 2245,7 (н/к, сквозное движение) – пер. Турист (1А) – оз. Перевальное – верш. Утуликская Подкова 2396,1 (н/к, радиально) – пер. Утулик-Дабан (н/к) – руч. Прямой – р. Утулик – руч. Быстрый Ключ – пер. Надежда (1А) – верш. Маргасан 2278,3 (1Бз, сквозное движение) – спуск по хребту на пер. Золотой Маргасан – верш. Маргасанская Сопка (2252, 1Бз, сквозное движение) – спуск на пер. Солнечный – Бешечный хребет – верш Босан 2275,2 (н/к, сквозное движение) – траверс хребта (напрямую, 2Аз) – Камкинское зимовье – пер. Рассоха (н/к) – гольцы до пер. Чёртовы Ворота – зимовье Кяхта – верш. Пик Черского 2090,6 (1Бз, радиально) – р. Слюдянка – п. Слюдянка.

Ориентировочная сложность похода – 5 к.с. Длина маршрута примерно 330 км, перепад высот 16,5 км. Продолжительность прохождения 19 дней. Общий вес всего снаряжения и одежды 32,8 кг, стартовый вес рюкзака 24,1 кг. Рацион питания – 450 гр/сутки. Вес леопарда на старте – 66 кг.

Приведённый ниже рассказ не является техническим отчётом, и планировать по нему свой маршрут не стоит.

Фотографий в рассказе почти нет. Половину похода фотоаппарат не работал из-за сильных морозов, а когда он оттаивал, то его хозяину было не до фотографий. Поход не дался легко и сил на запечатление для других попросту не оставалось.

Соответственно, рассказ представляет собой хронологическое изложение событий вперемешку с мыслями слегка сумасшедшего леопарда, почерпнутыми из его походных записок.

Содержание

День 1.

Я шагнул из электрички в темноту, пристегнул к рюкзаку репшнур с привязанными к нему лыжами, и наощупь двинулся через посёлок.

Наощупь – буквально. Фонари не горели. Лишь где-то едва различимым светом подсвечивалась дорога из окон домов.

А за пределами посёлка пропал и он.

Ни звёзд, ни луны. Полная темнота. Я двигался, ориентируясь на наезженную автомобилями колею. Любое отклонение от курса вызывало смену звуков покрытия под сапогами. А потому свет мне не требовался.

Ещё в электричке, куда я сел в Слюдянке, я убедил себя, будто ухожу в другой мир, совершенно иной, нежели тот, из которого совсем недавно приехал. И что пути назад нет. Есть лишь путь вперёд, неделю, другую, третью, сквозь чужие миры и измерения – когда расстояние до нужного тебе мира кажется близким, но на его преодоление возможно не хватит и жизни.

Свет в электричке постоянно гас или мерцал тусклым красным светом. Я ехал один. Вагон изменялся от современного пластика и обитых дерматином сидений до узких, скрипучих и обитых дранкой конструкций с деревянными скамьями. На поворотах сквозь щели в дранке внутрь вагона прорывался ветер.

Тень поезда тоже постепенно превращалась, появился угольный дым и шипение пара. Мира, из которого я пришёл, здесь и сейчас больше не существовало. Длинный состав изгибался вдоль хребта, словно огромный змей, ползущий по своим неведомым делам. Возможно, даже из одной Вселенной в другую. Мимо умирающих и рождающихся звёзд, мимо чёрных дыр и скоплений астероидов, заглатывая по пути зазевавшиеся кометы.

Великий Змей, проводник из одних миров в другие.

Темнота, сквозь которую я шагал под рюкзаком, служила очередным порталом, призванным отрезать меня от прошлой жизни. Проходя через неё, будто через фильтр, я забывал всё и всех, оставшихся за спиной.

Наверное, я к ним вернусь. Ценой невероятных усилий и борьбы с собой, но вернусь. И во время пути не раз стану жалеть, что пошёл.

Но заранее знаю: когда вернусь – пожалею, что не остался Там.

***

Дойдя до серой полосы федеральной трассы – абсолютно безжизненной – я нашарил в рюкзаке фонарь, включил его, отыскал начало охотничьей лыжни и зашагал по ней.

Минус 28 градусов. На спуске к Лангатую меня встретил лёгкий встречный ветер, который так любит спускаться холодными утрами вниз по долинам. Впрочем, я ещё пока не ведаю сравнений – спустя неделю 28 ниже ноля покажется мне долгожданным теплом.

Лыжня то виляет по руслу реки, от прижима к прижиму, осторожно проходя снежные мосты над чёрной водой; то заходит в лес, скользя под густыми кронами кедров поверх заснеженной летней тропы.

Я иду на лыжах быстро и ходко, поедая километры и почти не отдыхая. Без аппетита перекусываю сникерсом в устье Голой, у крохотного зимовья. Лыжня выше избушки сразу портится, местами становится переметённой, но через несколько километров вновь исправляется на хорошую – просто охотник неделю, а то и больше, не уходил вниз.

Вскоре я встречаю и его. Он спускается мне на встречу. На усах моржовыми бивнями намёрз куржак.

Здешние охотники ходят без палок, но с шестом, помогающим на спусках. На реке с обрывистыми берегами, где часто приходится преодолевать крутые склоны, у них выработалась своя система катания. И она, безусловно, куда эффективнее моей.

Володя – так зовут охотника – смотрит на меня с сомнением, но его подкупает скорость, с которой я дошёл до нашего места встречи от посёлка Мурино. Сам он охотится по Бильчиру и выше его устья по Лангатую не ходит – слишком мало добычи и слишком сложная местность.

Володя разрешает мне переночевать в его зимовье, построенном в устье Нитяной, и мы расстаёмся.

На Нитяную прихожу через два с половиной часа. Позади, начиная с платформы Мурино, почти 27 км. Зимовье, к моему удивлению, оказалось довольно неплохим и уютным.

Попив чаю, сразу ложусь спать. Прошлой ночью мне досталось всего полтора часа сна, и я сильно устал.

Хочется верить в лёгкий завтрашний день, но… знаю, лёгким он не окажется. Перед тем, как заснуть, я гадаю – за два или три дня тропёжки зайду под перевал?

Впрочем, на весь поход я по максимуму запланировал месяц. Хотя, что значит запланировал? Только условный срок прохождения. Еды в рюкзаке у меня всё равно только на восемнадцать дней.

День 2.

Минус 30 утром. Вышел от зимовья в 8:20.

До устья Бильчира прошёл по охотничьей лыжне. Лыжня, ещё не нахоженная, сильно петляла по свежему путику, пока, наконец, не вывалилась на Бильчир.

Охотник оставил здесь затёски на двух молодых тополях. Они указывали на нужное направление тропёжки к началу серпантина.

Ориентир предназначался для команды на снегоходах, из Иркутска, которая 8 февраля (через четыре дня) намеревалась пробиваться к Лангутайским Воротам, а затем и на Снежную.

Впрочем, судя по тому, что меня впоследствии никто не догнал, снегоходчики или не пробились вверх по реке, или не выехали никуда вовсе.

От Бильчира на борт каньона Лангатуя тянется крутой серпантин Игумновского тракта (так утверждает всеведающая Сеть). Построенный в первой половине 19-го века, он связывал Култук с Монголией и Китаем, через Кяхту. После долины реки Снежной он выходил на тот самый Хамар-Дабанский тракт (Старокомарскую дорогу), следы которого возможно и сейчас наблюдать в районе Пика Черского и на Патовом плато.

На серпантин Лангатуя, несмотря на обилие снега, я залез довольно бодро. На этом свершении моя леопардовая бодрость и закончилась.

Сыпучий, хрустящий большими неправильными кристаллами, снег совершенно не держал лыжи. Я барахтался в нём, с трудом вытаскивая их на поверхность. И тут же утопал вновь.

Ручей часто уходил в каньон, заваленный валунами, и мне приходилось подниматься на борт. Устав от многочисленных распадков и кустов, в надежде на более лёгкую тропёжку, я спускался вниз - чтобы посмотреть на нагромождение камней - и вновь лез наверх.

В конце концов, ручей стал уже и куда менее завален камнями, а потому вполне сносным для передвижения по его руслу.

Температура в течение дня продолжала падать. В час дня, вместо прогрева долины, термометр насмешливо показал уже -32. В начале четвёртого -34.

К тому времени я проходил менее полукилометра в час, и тропёжка явно становилась бессмысленной. Я тратил сил больше, чем получал результата – из-за усталости, разумеется. Топтать быстрее я уже был не в состоянии.

В пятом часу термометр показал -38. Замаячила перспектива ночных температур в районе пятидесяти градусов. Прекрасный своими пейзажами днём, горный хребет с исчезновением солнца скалил чёрные клыки скал и, ухмыляясь, обещал нескучную ночь.

Как пережить 40…50 градусов ниже ноля и не умереть? Учебники предложат вам массу способов, чрезвычайно простых и действенных с позиции тёплого дивана.

Например, вот такой.

Найдём огромный валун со скошенной внутрь одной стороной – обязательно с подветренной стороны. Кстати, для справки, ночью ветер начнёт дуть сверху вниз по долине, даже если вечером всё казалось наоборот. Пока погода не сломается – тогда он станет дуть куда захочет.

Крайне желательно, чтобы валун оказался полностью заросшим стлаником. Раскопав лопатой вход, а также отверстия для выхода дыма от костра, спилим пару небольших сушин, попилим их на поленья и закинем внутрь получившейся пещеры вместе с вещами.

Если у нас нет лопаты и пилы, копать и ломать будем руками. Правда, в учебниках почему-то не пишут результата - без инструмента мы ничего толком не накопаем и не наломаем.

Земля внутри пещеры будет сухая, покрытая иголками и мелкими ветками. Не стоит класть на неё лапник, сделаем только хуже. Он слишком холодный, так как сырой. Лучше выложить лежанку сухими дровами и ветками, с предварительно обломанными с них острыми сучками. Сверху на них кинем рюкзак и кусок пенофола. Костёр расположим чуть выше и сбоку, чтобы лежанка оказалась между костром и валуном.

Над входом закрепим палку и прикроем его тентом.

Выглядит хорошим рецептом, не так ли?

Правда, однако, жестока: получится лишь градусов на десять-пятнадцать теплее, нежели на улице – хотя и защитит от потоков ледяного ветра со стороны реки.

Мне вполне достаточно – мой спальный мешок обеспечивает условный комфорт до сорока градусов ниже ноля. При условии защиты от ветра и абсолютной теплоизоляции от земли. Защиту от ветра и даже какой-то перепад температур я смогу обеспечить и палаткой, а вот хорошую теплоизоляцию от земли, увы, при морозах ниже сорока обеспечить нелегко. Моё убежище как раз именно для этой цели. Ну и для комфортного сна тоже.

Пережить же подобную ночь без снаряжения хоть и можно - другими способами – но вопрос не в этом. Представьте, будто у нас в походе каждый день низкие температуры. Сможем ли мы наладить свой быт так, чтобы ещё потом каждый день полноценно работать? Ну и не угробить здоровье, разумеется. И - пройти за поход три-четыре сотни километров по сложной местности.

Поход и выживание – чертовски разные вещи. Умение не бояться мороза позволяет спать куда комфортнее, это правда. Но само по себе не является поводом для отказа от адекватного условиям снаряжения.

В моей пещере тепло и хорошо. Во время сушки вещей отвлёкся и сильно прожёг пуховую рукавицу – вывернутую, а потому изнутри.

Разогрел клей, отрезал ножом кусок пенофола и заклеил повреждённый участок.

Поужинав, улёгся спать. Термометр перед сном показывал -40. Подкормленный дровами костёр неторопливо дымил над спальником, согревая воздух и предотвращая намерзание на нём куржака.

День 3.

Спал так себе. Ночью пару раз вставал и поправлял съехавшую лежанку. Зато оказалось не так уж и холодно.

Скудно позавтракав – аппетит всё ещё пребывал в мечтательных снах, упаковал рюкзак и вылез наружу. Термометр завис на 44 ниже ноля. От реки услужливо тянуло, пронизывая насквозь и заставляя двигаться.

Троплю по руслу. Мороз долго не отпускает, тропёжка же оказалась по интенсивности ниже порога согревания. Стоит же задрать темп, как сразу начинает не хватать дыхания.

Слишком глубокий снег, набор высоты и бесконечные валуны в русле.

Намордник сильно обмерзает, и я периодически сдираю с него иней и сосульки.

К двенадцати часам понимаю, что вымерз окончательно. Нашёл удачно поваленную сушину и пень рядом с ней, а также пару тощих засохших кедрушек. Из них всех получился знатный костёр, рядом с которым я и согрелся. И когда к часу дня долину ощупали лучи солнца, почувствовал себя значительно лучше.

Тяжёлый день жестокой и, кажется, бессмысленной работы. Скорость перемещения примерно 800 метров в час. И всё, чем я могу похвастаться сегодня, это чуть менее пяти пройденных километров.

Пять километров за весь день. Даже чуть меньше. Нет сил даже на ужин. Но я беру карту и отмечаю, что стал ближе к цели на пять километров. Я считаю, что даже если стану проходить в среднем всего по десять километров, то к концу месяца смогу вернуться куда-нибудь.

А даже если и позже, какая разница? Я не тороплюсь ровным счётом никуда. Мне попросту некуда торопиться.

Долго искал подходящее место для ночёвки. Оставив рюкзак, взобрался наверх, но ничего душевного не обнаружил. А потому, спустившись обратно в русло, протропил без рюкзака вперёд и, метров через двести, нашёл вполне приятное местечко под большим кедром.

Казалось бы, почему не поставить палатку где угодно?

Я ищу защиту от холодного ветра вдоль реки. Да, палатка защитит меня от него во сне, но собирать лагерь утром, при подобных температурах, безопаснее для пальцев и почек в каком-нибудь местечке потише.

Второе – дрова. Сразу много, чтобы не тропить лишний раз к каждой сухой ветке.

Ну и третье – место под костёр. Снега лежит от метра до двух. Рыть под костёр котлован? Нет, я ищу повалившееся дерево на взгорке. Как правило, под ним снега нет, а рядом с ним максимум сантиметров тридцать. Сойдёт большой наклонившийся пень – у его корней снега тоже мало. В таких случаях я разожгу большой костёр с минимальными затратами сил. Из недостатков – сложно защитится от его дыма, но плюсы перевешивают минусы.

Впрочем, проблема у меня сейчас другого характера: еда под нагрузкой ни черта не лезет. И хуже того – аппетит исчез полностью. Пройдёт… со временем.

Вечером слушал плеер. Удивительно – фотоаппарат вымерз полностью, даже если отогреть аккумулятор, то девайс всё равно не способен открыть объектив. И элемент питания сдыхает за полминуты. Навигатор работает только за пазухой. Аккумулятор фонарика тоже настойчиво требует места в тёплом кармане.

Простой же дешёвый плеер, промороженный на сорокаградусном морозе, демонстрирует полный заряд батареи и, пусть и медленно, но показывает информацию на жк-экране. Такая вот несправедливость.

Спонсоры моего душевного равновесия в походе – метал-группы Bathory и Kreator. Первые играют очень жёсткий и грубый тяжёлый рок, временами близкий к трэшу. У них в основном длинные композиции эпической наклонности. Самое оно для похода. Вторые играют трэш, весёлый и агрессивный, с прекрасными соло-партиями.

Часик подобной музыки перед сном самое оно. А затем, уже перед тем, как заснуть, послушать треск льда, шум ветвей и завывание ветра. И, прикрыв глаза, помечтать, как к ним вскоре добавятся волчий вой и уханье филина.

Тогда даже в памяти уже прежняя жизнь окончательно покажется серым листом, приснившимся в старом, пропахшем тленом и скукой, сне.

Словно выдуманная. А настоящий я – здесь, среди бесконечного снега, тайги и горных хребтов.

День 4.

38 градусов ниже ноля.

Вчера бёдра перемёрзли от хиуса, поэтому сегодня с утра надел тёплые штаны на прималофте.

Ночью снился отец, ещё ходячий. Он крутил фарш на котлеты. А я, смеясь, показывал ему свои почерневшие от мороза кисти рук.

Отец улыбался в ответ и совал в пасть мясорубки куски мяса, придерживая их своими опухшими и частично ампутированными пальцами – пострадавшими много лет назад от холода.

Проснувшись, обнаружил у фонаря проблемы с кнопкой включения.

Сколько раз, помнится, я корил себя за экономию средств, всегда вылезающую боком в самый неподходящий момент - и раз за разом продолжал брать с собой в походы нонеймовый китайский фонарь…

Не завтракая – из-за отсутствия аппетита, рано утром, в первых лучах солнца, я оставил лагерь и начал тропить без рюкзака. За два часа смог пробить два километра. За сорок минут вернулся обратно, перекусил, собрал лагерь и ещё за час прошёл по собственной лыжне.

Жестокость. Замороженный воздух не даёт дышать полной грудью. Со спины стекает пот, а ноги стонут от холода. В который раз обещаю к следующему походу сшить себе тёплую юбку до колен.

Продолжаю тропить уже с рюкзаком. Снег с набором высоты становится всё плотнее.

Теперь до остановки – перевести дыхание – иногда удаётся сделать даже пятьдесят шагов. В среднем – тридцать.

Слишком часто – десять.

Я так и иду, считая шаги и слушая бесконечный хруст снега под ногами.

После обеда надеваю лыжную маску – очень сильное излучение. Привалы устраиваю раз в час, накидывая на плечи пуховик.

Пуховка настоящего туриста обязательно имеет множество карманов. Ведь куча всякой мелочи требуется именно вместе с пуховкой, на привале или биваке. А потому, надев пуховку, опытный турист оказывается во всеоружии, словно мистер Гаджет.

В левом нижнем кармане моей пуховки фонарик, с вытащенным из него аккумулятором – чтобы не включился случайно. Если аккум садится, то там же болтается запасной. И ещё запасные батарейки к навигатору.

В правом нижнем кармане потеснее – мультитул, перекусный сникерс и пачка бумажных носовых платков, которые я использую вместо туалетной бумаги. Там же болтаются несожжённые обёртки от перекусов и завтраков.

В нагрудном правом кармане зажигалка. В левый я кладу маленький блокнот для записей, ручку и начатый пакетик регидрона.

Во внутреннем кармане поселился плеер с наушниками – соглашусь, не самая необходимая вещь в походе, но при условии одиннадцатичасового пребывания в спальном мешке каждые сутки, она удивительно хорошо скрашивает жизнь.

На реке вновь начинаются каньоны, и я вылезаю наверх. Угол подъёма растёт. Дважды приходится оставлять рюкзак и тропить без него. Я сам себе напоминаю не очень исправный механизм и продолжаю считать и считать шаги.

К пяти часам я вываливаюсь на озеро перед перевалом и ощущаю под лыжами наст.

Его величество наст.

Его высочество.

Его превосходительство.

Я готов сойти с лыж на эту жёсткую корку, ласкающе слух скребущую по камусу, и гладить его руками, наслаждаясь. В короткой вечерней тишине, свободной от завывания ветра, под раскрывающимися глазами звёзд, я готов лежать на нём и вдыхать запахи долины: кедровых веток, талой воды и диких животных. Я и сам вношу лепту в букет, который чует сейчас любой другой хищник – мой кислый и едкий запах, плюс тяжёлый аромат древесного угля и сажи, которыми я уже прокоптился насквозь.

В сгущающихся сумерках ищу место под ночёвку. Главный критерий – защита от ветра. Дрова сейчас второстепенны.

Я возбуждён и доволен. Я наконец-то подошёл под первый перевал на своём пути. Возможно, дальше станет легче. Скорее всего – нет. Если даже не будет такого же снега, то найдётся нечто иное. Не важно. Важно – что я стал на маленький шаг ближе.

А дорогу осиливает лишь идущий.

Хорошего места в отношении дров я так и не нашёл. А потому ужин готовил на щепочнице.

День 5.

Каждый день я живу заново.

Просыпаясь утром, я не оглядываюсь на день вчерашний. Я смотрю в прошлое как на полезный опыт, череду проб и ошибок. Совершаю из них нужные для себя выводы и… и всё. Больше ничего.

Прошлое не имеет значения. Поэтому я не живу прошлым. Я живу настоящим. А чтобы жить настоящим, необходимо присутствовать во всём, что мы делаем.

Открывая глаза, я рождаюсь заново. Родившись, уже имею доставшиеся от меня прошлого, умершего, проблемы или, если мой предшественник был удачлив, крупицы счастья. Я пользуюсь и тем, и другим. Не стоит оставлять себе будущему, который сменит меня завтра, позавчерашние проблемы. Пусть уж лучше он о них не знает. Лучше оставить ему побольше хорошего и позитивного. Его и так немного. Так зачем портить ему день?

Мне хочется, чтобы я завтрашний проснулся с улыбкой.

Если мне везёт, я благодарю окружающий мир за тёплый сон и сытый желудок, укрытие над головой и шансы дожить до следующего утра. В своей благодарности я искренен и открыт.

Если мне не везёт, я всё равно благодарю окружающий мир. Если хорошо подумать, то в нём легко найти множество прекрасных моментов.

И никогда не виню мир за неприятности. Они лишь следствие моих поступков, не более того. Случайности же случайны, они способны принести как радость, так и горе. Просто на последнем мы гораздо сильнее зацикливаемся.

А потому я радуюсь самым простым вещам. А значит – радуюсь жизни.

***

Минус 36 градусов.

Аппетита нет вообще. В горло кусок не лезет даже силком.

Собираюсь, и, не завтракая, выхожу к перевалу.

Перевал Лангутайские Ворота не менее красив, чем Чёртовы Ворота. А возможно даже несколько более.

С двух сторон к седловине подступают величественные хребты, обрываясь к ней крутыми скалами и образуя глубокий провал. Словно древний и могучий великан вырубил проход своим острым топором.

Пока я поднимаюсь, рассвет окрашивает верхнюю часть скал золотом, превращая их в корону.

Пройдя перевал, я спускаюсь к ручью Ястай и вылезаю на перемычку между ним и Ара-Буректаем, по которому мне необходимо подняться на перевал Нухен-Дабан. Наста здесь нет, и приходится тяжело тропить.

Вот тут-то и заканчивается моя батарейка. Наглядный пример утверждения «как поел, так и поработал». А утром я не завтракал.

Кормлю щепочницу сучьями, готовлю кипяток и завариваю себе сухую смесь.

Из подмороженного носа течёт уже постоянно и перчатки совсем засалились от частого его вытирания.

Пока ем, поднимается несильный, но пронизывающий ветер.

Щепочница весело потрескивает, остывая. Закидываю обратно в рюкзак растопочный набор. Его основа – ватные диски, пропитанные парафином. Просто и эффективно, как доширак в поезде. Растопите свечку в любой подходящей чеплашке и окуните в неё диск. Подождите, пока остынет, и берите с собой. Запарафиненый диск не боится воды, а если его надорвать и аккуратно распушить, то разжигается даже от искры. Я трачу на растопку костра четвертинку диска. Поджигаю её и подкладываю под костёр.

Кроме ватных дисков, у меня лежат спички – обыкновенные и охотничьи – в пластиковой баночке из-под аскорбинки. Там же черкаш. Ещё – кусочек оргстекла и «вечная спичка». Последняя вообще на всякий крайний случай.

Ещё имеется зажигалка, но, как я упоминал выше, её место в кармане пуховки.

От скорости розжига костра в сложном походе иногда зависит наша жизнь. По закону подлости, чётко регламентированному законом невероятности для нашей вселенной, спасение своей жизни всегда требуется в самый неподходящий для нас момент, сочетаясь ещё с несколькими сопутствующими факторами разной степени болезненности.

Спуск с перемычки, на которой я обедал, осложняется глубоким рыхлым снегом, но иду всё равно весело, так как вниз топтать значительно легче. Зато, спустившись длинным траверсом к ручью, я встречаю более плотный снег.

Перевал Нухен-Дабан, в отличие от Лангутайских Ворот, немного залесен, хотя относительная высота у них примерно одинакова. Южную сторону его седловины попирают могучие кедры.

Среди них трудно топтать из-за рыхлого снега, но, спустившись ниже, я выхожу в долину пологого ручья Нухен. И хотя его борта поросли лесом, само русло покрыто мелким стлаником и настом. Ветер, спускающийся с хребта, выскоблил растительность и, местами, превратил снег в доску.

Забившись поглубже в кедрач, я поставил палатку и расположился на ночёвку.

За ужином развёл регидрон – смесь хлорида натрия, хлорида калия, натрия цитрата и декстрозы. Полпакетика на поллитра воды. Получившийся раствор призван частично восполнить в моём организме вымытые оттуда соли и принципиальный их дефицит, вызванный потреблением снега.

Вторую половину пакетика разведу завтра.

Я доволен собой – пройдено два перевала и хоть какой-то вразумительный километраж. По сравнению с предыдущими тремя днями это кажется достижением.

День 6.

Тепло – 28 ниже ноля.

По занастованной долине идётся весело и быстро. Я пожираю километры, словно проголодавшийся хищник парное мясо, совершенно не обращая внимания на обжигающий морду ветер.

В долине реки Барун-Юнкуцу, куда я вывалился по льду ручья Нухен, парит наледями. Глотнув чаю, быстро двигаюсь по реке вниз, обходя мокрые участки и избегая пустоледья, хорошо различаемого по следам оленей, которых вокруг великое множество.

На подъёме к перевалу Байри плутаю, дважды выбирая неверное направление. Однажды даже кажется, будто вижу старую колею от вездехода – летнюю, разумеется, но не могу утверждать точно из-за глубокого снега.

Топтать тяжеловато, но не так, как по Лангатую, а потому иду с воодушевлением.

Седловина перевала Байри низкая, широкая и покрыта редким лесом. Где-то в районе потенциального перегиба я организую себе перекус.

Куда идти – непонятно. Но глаз вновь подмечает подобие колеи, и я двигаюсь вдоль неё. Она постепенно становится всё более отчётливой и вскоре потерять её становится невозможным.

Старая дорога уверенно идёт наверх. Перевал Байри имеет относительную высоту 1574 метра, но дорога, слегка петляя, поднимается ещё выше, на плечо отрога, примерно на 1700. Слева, в глубоком провале каньона протекает Барун-Юнкуцук. Его ложе расположено на пятьсот метров ниже пробитой в склоне дороги, по которой я поднимаюсь. И так как я нахожусь на одной из высших точек в округе, то с дороги открывается величественный вид. То и дело я останавливаюсь им насладиться.

Никак не могу понять, для чего здесь дорога. Видно, что пользуются ею крайне редко, да и местность сложна для колёсного транспорта. Вместе с тем, данный участок дороги является частью старого Игумновского тракта, о котором я уже рассказывал.

Оказывается, однако, путь через Байри действительно иногда используется. В верховьях Зун-Юнкуцука, как мне рассказали позже, находится озеро и на нём хорошая рыбалка. На Генштабовской карте туда обозначена дорога. Я считал её несуществующей тропой, но раз в два-три года по ней летом проходит гусеничный вездеход.

Правда, необходимо быть очень большим фанатом рыбалки – от ближайшей деревни до озера по «дороге» более сотни километров болот и постоянного форсирования рек и речушек.

Затропив на плечо хребта, снимаю на туре летнюю записку иркутян. Дорога становится ещё лучше, и чем ниже я спускаюсь, тем её состояние улучшается, хотя по веткам и упавшим деревьям видно, как нечасто её эксплуатируют.

Спуск довольно крутой и я спускаюсь на лыжах очень быстро. До долины реки Снежная потеря высоты от отрога составляет более шестисот метров, из них почти всё на первую половину пути.

Спустившись в долину ручья Юнкуцук, я обнаруживаю почти полное отсутствие снега. По привычке пытаюсь ещё чего-то пройти на лыжах, но процесс быстро становится бессмысленным.

Привязываю лыжи шнурком и волочу их за собой, наблюдая как остатки снега сходят на нет.

Никогда в жизни ещё не видел таких здоровенных трещин в земле, возникших из-за морозов. Местами она и вовсе пучится на два-три метра вверх, словно её выворачивает от боли и холода.

Солнце на своём дневном излёте отлично прогревает долину ручья и местами земля совсем мягкая и сухая.

Я становлюсь на колени, зачерпываю сухую землю ладонью и нюхаю её. Та доносит еле слышимые запахи жжёной резины, машинного масла и неизвестной мне гари, слегка горьковатой и липкой, оставляющей в носу свой след ещё на некоторое время после выдоха.

Я поднимаюсь и вновь движусь вдоль дороги, вдоль отпечатков шин и вдоль незнакомых и странных запахов.

Впрочем, не все они незнакомы и странны. Вскоре примешивается кислый запах лошадей, а потом появляются и их следы.

Хорошо, приходит мне в голову мысль, - скорее всего на берегу Снежной я обнаружу зимовье.

Зимовье – очень хитрая штука. На него совершенно нельзя положиться ни в чём. Ты можешь прийти на развалины или угли когда-то радовавшего теплом строения. Или оно столь перекосилось, что сквозь его щели теперь можно спокойно изучать астрономию.

Или его затопило наледью. Или завалило снегом так, что стало нереально его найти.

Слишком много «но» возникает с зимовьями, чтобы на них положиться.

В устье Юнкуцука я наткнулся на самое, пожалуй, распространённое «но» - отсутствие дров. Здесь расположен кордон «Байри» заказника Снежинский, и он категорически не имел ни щепки. Собранными же сучьями натопить такой дом… я решил даже не пытаться.

Крутанулся по берегу, уже в сумерках, но не нашёл подходящей стоянки. Оставив у приметного дерева лыжи, я вернулся на кордон и расположился в нём. Печку решил презреть – и так выходила хорошая экономия времени из-за отсутствия необходимости ставить палатку.

На ручье наколол льда и на горелке закипятил воду. Развёл регидрон. Китайская бензинка работает неохотно – тридцатник мороза для неё явно слишком суров.

Как только собрался ложиться спать, приехали ребята из Охотнадзора и слегка приофигели, обнаружив меня.

Интересно – люди, встретив меня где-то в горах, часто удивляются вначале моему одиночеству, а потом внешности. Я слишком субтильный и ношу очки. Вероятно, имей я рост под два метра и фигуру качка, воспринимался бы гораздо проще.

Ребята приехали на бортовом УАЗике и привезли дров. В кабине оказался симпатичный молодой пёс – восточносибирская лайка. Очень молчаливый и ненавязчивый.

Хорошо посидели и пообщались – о разном. О горах, заказнике, животных, собаках, жизни, зарплатах и тому подобное. О чём ещё говорить на затерянном в горах доме под треск печи и котелок крепкого чая?

Перед сном, поглядев на термометр, пса тоже устроили в доме.

День 7.

Вышел из кордона, пока ребята ещё спали – то есть по темноте. При свете фонаря подхватил по пути лыжи и поволок их за собой по колдобистой дороге.

Минус сорок градусов. Даже когда рассвело и настал день, воздух едва прогрелся до -35…-33 градусов. Свинцовые тучи скрыли солнце, а потому никакого тепла окружающему меня болоту не досталось. Лишь к трём часам дня тучи подразошлись, и потеплело почти до минус двадцати.

Долина реки Снежная широкая и заболоченная, с торчащими из замороженного мха сопками, местами достаточно обрывистыми. Из-за отсутствия солнца пейзаж казался мрачным и угрюмым.

Иду быстро, почти без остановок. Вначале по дороге, потом по льду реки. Вскоре начинают встречаться мокрые наледи, и я беру лыжи на руки, чтобы не намочить камус.

Холодно до слёз и нескончаемых соплей. Ветер, хоть и лёгкий, заставляет неметь лицо. Отдыхаю только когда совсем уже не в мочь тащить рюкзак, но привалы всё равно короткие – слишком холодно.

Интересно - часто люди, у которых получается нечто делать легко и без усилий, не достигают серьёзных результатов. Кажется, природа или Бог специально создали их для этого дела, наделив всеми необходимыми способностями сразу – но нет, они бросают его или становятся неудачниками.

Потому что не умеют преодолевать трудности. Ведь до определённого предела трудностей для них не существует вовсе.

И наоборот, тот, кто сразу столкнулся с необходимостью сквозь тяжёлый труд пробиваться вперёд, проявил недюжинное упорство, раз за разом преодолел себя, пережил жестокие неудачи и падения, наплевал на оценки окружающих «доброжелателей» - становится настоящим специалистом.

В свою очередь, уровень профессионализма определяет степень преданности своему делу, увлечённости им.

Вместе они формируют идеалы своего ремесла и цели, к которым хочется стремиться.

Ну а большие цели подготавливают почву к большим же свершениям.

Мне хочется верить, что я из второй категории – категории упорных. И когда-нибудь стану мастером. Ведь единственное, что досталось мне от природы – злость и упорство.

Достаточно ли их – покажет жизнь.

Ребята из Охотнадзора указали мне на карте расположение двух следующих кордонов на пути к реке Шибетуй. По их словам, до следующего кордона мне необходимо пройти 25 км.

По моим расчётам, путь обещал стать короче – 23 км.

Ошиблись мы все – я напетлял все тридцать, за семь с половиной часов, включая время на привалы и перекус.

Изба оказалась довольно холодной, да и с дровами имелись некоторые проблемы – но, безусловно, значительно лучше, чем в палатке. Кордон действительно располагался так, что не имей я информации о нём – обязательно прошёл бы мимо.

Внутри избы поживился остатками кетчупа и соуса чили.

Пока строгал лучину для растопки печки, поранил левую ладонь. Перчатка сразу набухла кровью, но порез не оказался серьёзным.

Аккуратно подсушил надувной коврик, хотя и не знаю, насколько результативно.

После полуночи меня разбудило сильное шуршание. Кое-как включив фонарик и обследовав зимовье, источника шума я так и не обнаружил.

Но стоило только выключить свет и спрятаться в спальный мешок, как громкое шуршание раздалось снова.

Сам по себе писк крыс и их беготня меня не волновали, но шум в данном случае оказался настолько раздражающим, что не оставил сну ни единого шанса.

Я вновь обшарил зимовье и категорически не нашёл ни единого потенциального источника шума.

Соль заключалась и в том, что прежде чем вылезти из спальника, мне необходимо было не только нащупать и включить фонарь, но и надеть очки. Пока шуршал я, прекращал шуршать некто.

Спустя полтора часа мучений я караулил уже в очках и с включенным фонарём. И, в конце концов, я его обнаружил.

Шуршал и шевелился мой собственный рюкзак, стоявший почти пустым на соседних нарах. Задубевшая на морозе ткань издавала звук не хуже, чем полиэтиленовый пакет в плацкарте ночного любителя пожрать.

Я подошёл к затихшему баулу, раскрыл его, но ничего не нашёл. Обшарил все карманы – вновь ничего. Еды в нём тоже не было ни крошки.

Выйдя ну улицу, я повесил рюкзак на дерево и с чистой совестью пошёл спать дальше.

Иногда я просыпался и, злорадно прислушавшись, слышал шуршание рюкзака снаружи.

Пусть шуршит на здоровье. Лишь бы мне спать не мешал.

День 8.

41 градус ниже ноля.

Уложив рюкзак и уже собравшись выходить, я почувствовал исходящий от поклажи лёгкий запах бензина.

Снова распаковавшись, я достал упаковку с жидкотопливной горелкой Fire-Maple. Запах исходил от неё.

Достав флягу с топливом, я махнул рукой, и капли бензина разлетелись в стороны, несмотря на затянутую до отказа пробку. Резина прокладки задубела и покоробилась, из-за чего бензин стал легко просачиваться наружу.

Если бы я не заметил этого сразу, то, вероятно, испортил бы спальный мешок.

Найдя рядом с избой пустую пластиковую бутылку – судя по запаху и цвету, в ней раньше хранилась топливная смесь для бензопилы – я перелил в неё из фляги бензин и оставил его рядом с зимовьем.

В долине Снежной очень много следов диких животных. В первую очередь, разумеется, копытных.

Через час хода из кустов впереди выскочил крупный кабан, и попытался было убежать от меня по льду реки. Я как раз только перед этим пересёк протяжённую мокрую наледь и тащил лыжи в руках.

Лёд, на котором мы с кабаном оказались – в нескольких метрах друг от друга – оказался абсолютно гладким и чертовски скользким. С завыванием я погнал кабана по реке. Повизгивающая скотина не могла убежать от громыхающего лыжами преследователя, потому что постоянно оскальзывалась.

Зад кабана вилял в стороны, как машина дрифтёра. Однако у него, в отличие от меня, имелось четыре опорных лапы вместо двух и я, задыхаясь от смеха, упал первым, по инерции проехавшись на заднице ещё добрых пять метров.

Полежал ещё несколько минут, млея от счастья, вглядываясь в стремительно синеющее небо, глубокое, бездонное, сулящее хороший, тёплый день.

Солнце окрасило долину в яркие цвета. Распахнулись каньоны, раскрылись распадки, жёлтая трава с оттенками красного из плоского стала объёмной.

Мир вокруг ожил.

Мой непременный спутник весь день до следующего кордона – три волчих следа, ночных, свежих, попутного направления.

Мне доставляло удовольствие идти вдоль них. Они свели на нет моё одиночество, стёрли его, как хороший ластик стирает росчерк грифеля. Стёрли, оставив чистый лист, который тут же наполнился горделивой картиной снежных гольцов и ярко жёлтых сопок, золотым ожерельем обрамляющих сочный голубой лёд реки.

На одном из прижимов на поверхности льда лежали правильные квадратные призмы – тоже изо льда, нежно зелёного цвета, с гранями до полуметра.

Слегка выпуклые, они казались совершенными.

До следующего кордона, расположенного на берегу одного из ручьев, вытекающих из-под вершины Ретранслятор, совсем недалеко – пятнадцать-шестнадцать километров.

Я жадно пожираю это расстояние за три ходки, ненасытно, наматывая километры на ботинки, словно высокую траву.

Сама вышка ретранслятора, возвышающаяся на ослепительно белом гольце, отлично видна снизу, несмотря на километровый перепад высот.

Ретранслятор телерадиовещания работал через Малый Хамар-Дабан в сторону монгольской границы, передавая сигнал на приграничные населённые пункты. Построили его где-то в 1973...1975 годах.

Забросили… По моему, в середине восьмидесятых он попросту стал не нужен.

На улице удивительно тепло – сегодня первый тёплый день моего похода. Всего четырнадцать градусов ниже ноля.

Координат избы у меня нет, а потому, завидев на берегу тропу, я вылезаю с русла реки на берег заранее.

Продравшись сквозь высокую пожухлую осоку и стланик, я вывалился на едва сохранившиеся развалины станции управления ретранслятором. От деревянных строений не осталось почти ничего. От дизельной электростанции ненамного больше. Зато цистерну для топлива время не тронуло нисколько.

Легко запрыгиваю на цистерну и осматриваю окрестности. Здесь словно перекрёсток троп. Хорошо видна старая просека, по которой на вершину тянулись провода. Но избы нет.

Обоняние не помогает – вокруг развалины и запахи перемешиваются.

Пройдя от цистерны в сторону ручья, всё же обнаруживаю избу. Лыжи с палками оставляю рядом с цистерной, а сам, прихватив рюкзак, подхожу к зимовью.

Внутри бардак – мыши растащили два или три полных пакета мусора по всему полу.

Буряты в большинстве случаев не жгут мусор в печах изб. По их верованиям это оскорбляет духов, живущих в доме и огне очага. А потому в их зимовьях часто скапливается много хлама, который у хозяев не всегда есть возможность вынести.

Я сжигаю его весь без сожаления, и изба сразу становится уютной.

Много места, но строение сравнительно тёплое. Располагаюсь в нём основательно – завтра у меня восхождение на вершину и я проведу на избе две ночёвки.

На полках лежат крупы – но все порчены мышами. На столе открытая банка замёрзшей баклажанной икры, покрытая слоем мышиного помёта. Выбрасываю её вон.

Тем не менее, разживаюсь пачкой супа и, традиционно, остатками кетчупа и соуса чили.

Дрова в некотором количестве имеются, но я заготавливаю ещё, делая запас себе на два дня. Вокруг вообще много дров, а имея бензопилу и топор, так и вовсе возможно пережить зиму.

Управившись с дровами и попив чаю, отправляюсь на разведку и прохожу по старой дороге, протянувшейся по краю болота от станции управления ретранслятором.

В лесу, на борту долины, обнаруживаю прежний кордон – полусгнивший дом. Судя по мусору, в нём ещё несколько лет назад кто-то ночевал. Впрочем, печка здесь вполне рабочая, хотя сам дом щербат дырами в стенах.

Перед сном подумал, не убрать ли рюкзак наружу – во избежание повторения предыдущей ночи. Однако всё же решил его оставить.

Впрочем, он вёл себя тихо.

День 9.

Сны снятся мне почти каждую ночь. Большинство из них прекрасно помнится утром и даже днём. Отдельные - запоминаются на годы.

Фенотропил, накапливая своё действие в организме, делает сны куда красочнее и ярче.

Так что если вам часто снятся кошмары, и вы размышляете о суициде в силу постоянных жизненных невзгод, то фенотропил представляет собой прекрасный способ сойти с ума или подставить табуретку под петлю.

Лично мне кошмары снятся не всегда.

Этой ночью мне снился закрытый фест, проходящий раз в год для Своих. Сон наполнен мистикой и волшебством, он уютен и наполняет желанием не только жить, но и радоваться жизни.

После пробуждения я ещё с полчаса лежу в спальнике, наслаждаясь послевкусием сна. Он наполнил меня верой в будущее. А вера решает всё.

Лёгкий оттенок грусти же служит скорее приятным дополнением к ощущениям. Грусти – потому что мы слишком редко видимся друг с другом. Мы все одиночки. Многие, хоть и не все, так или иначе связаны с походами и путешествиями. И мне не хватает общения с ними всеми.

Утром минус 39. Собираю рюкзак: термос с чаем, два перекусных сникерса – один на всякий случай. Мембранная куртка, маска, аптечка, кошки и ледоруб. Не знаю, понадобятся ли последние, но беру их на всякий случай.

Исходя из результатов вчерашней разведки, решаю подниматься по линии бывшей просеки. Вначале, пока не согрелся, двигаюсь в пуховике. Пройдя болото, снимаю пуховик и надеваю мембрану.

Подъём довольно крутой. Вскоре я теряю просеку и поднимаюсь просто на отрог хребта. Зайдя в кедрач, сталкиваюсь с тропёжкой, но, хоть и медленно, но продвигаюсь в сторону вершины и, в конце концов, вываливаюсь за пределы зоны леса, на россыпь покрытого редким снегом курумника.

Короткий отдых, поддетый пуховик и снова подъём. Угол довольно крутой, хотя кошки не требуются. Пройдя муторный участок, выхожу на выполог. До вершины ещё полтора километра и мне хорошо видно телевышку.

Здесь ощутимый ветер и 34 ниже ноля. Поднимаюсь под прикрытием хребта, траверсируя склон ниже его линии.

Забравшись в будку вышки, трясясь от холода, съедаю половину сникерса. Записка заготовлена заранее, и я вкладываю её в банку с записками и тетрадью посещений. Несмотря на свежую, 2018 года, надпись на стенах, записка в банке от 2017 года нетронута. Оставляю её и я, вложив рядом свою. Мне нет смысла её забирать – она моя собственная, от летнего одиночного 5 к.с.

Подъём у меня занял 3:25, спуск два часа ровно. На самой вершине я пробыл пятнадцать минут.

На спуске ветер усиливается. Я надеваю маску, опускаю поглубже бафф и затягиваю все капюшоны, но от обдирающего ледяной тёркой ветра спрятаться полностью не получается.

Зато внизу, в долине Снежной, у кордона, тепло. Термометр показывает всего четырнадцать, как и вчера.

Лицо болит, отходя от мороза.

Развешиваю сушить барахло, и вновь обшариваю углы.

Под крыльцом нахожу невесть кем и когда спрятанную туда стеклянную банку, на дне которой лежит икра хариуса. Подержав её рядом с печкой, задумчиво съедаю.

Оттаявшее растительное масло в бутылке на столе имеет прогорклый привкус, и я не трогаю его. Зато на другой полке нахожу две банки домашнего концентрированного борща. Одну такую я видел и на предыдущем зимовье, но решил не возиться с разморозкой. Здесь, однако, одну банку я ухитрился разогреть и на её основе сварить густое ароматное варево. Съедаю литровый котелок за один присест.

Запив борщ регидроном, подкидываю дров, валюсь на спальный мешок и включаю аудиокнижку.

В поезде я слушал «Ученик монстролога» Рика Янси, классические ужасы. Сейчас я выбрал «Питер Пэн должен умереть» Джона Вердона. К моему разочарованию, это оказался особо ничем не примечательный детектив, имеющий к тому же притянутые за уши детали расследования. Однако, из удовольствия – читал книгу Игорь Князев – я решил всё же его дослушать до конца.

Поход ведь вполне может затянуться надолго. Так куда торопиться?

День 10.

В одном из далёких периодов своей жизни я мечтал пожертвовать собой ради великой цели. Например, ради спасения своего народа, государства или даже цивилизации. Я мечтал жить и умереть в подобной жертве.

Но год за годом оставался лишь самым обыкновенным неудачником, ненавидевшим и свой народ, и своё государство, и свою цивилизацию.

Я ощущал себя чуждым, почти не имел друзей, и вообще не понимал, как жить.

Деяние самопожертвования и, в особенности, великого самопожертвования, подвига, не возникает на пустом месте.

Оно возникает у сильной личности, осознающей свой долг перед обществом, в котором живёт. У личности, готовой к великим свершениям – кем бы она ни являлась, как бы не жила до того, как подобное деяние пришлось бы совершить.

Я не был такой личностью.

И не являюсь ею сейчас.

Легко двигаться к мечтам материальным. Но как же тяжек путь к достижениям духовным…

Сегодня я мечтаю об ином. И научился жить тоже совсем по-другому.

И мне моя жизнь нравится, как бы она не выглядела со стороны.

***

С утра минус 38 градусов.

Забрав у цистерны свои лыжи, я вновь спустился на лёд Снежной и прошёл по ней до устья Шибетуя.

По Шибетую много следов зверей и хорошая тропа волков, по которой я двигаюсь наверх.

Шибетуй извивается вначале по широкой заболоченной долине, но затем сужается, часто прижимается к высоким скалам. В его русле встречается много мокрых наледей, к счастью неглубоких.

Лишь в одном месте, после полуденного перекуса, пришлось надеть лыжи и пройти в них порядка километра, но в остальном я довольно быстро передвигаюсь по льду пешком, пересекая короткие участки тропёжки без помощи лыж.

В одном из узких живописных каньонов с удивлением упираюсь в вертикальный водопад, высотой почти два с половиной метра. Лезть по нему не хочется – по толще голубого льда обильно стекает вода.

Обошёл каньон поверху, надев лыжи – снег уже достаточно глубок, чтобы стало невозможным протропить без них.

За каньоном с водопадом долина стала шире. Обернувшись, отлично вижу вершину Ретранслятор. Шибетуй совершает вокруг отрога с ней большую дугу.

К началу пятого я вышел в верховья реки. Возможность идти без лыж закончилась как раз в месте желательной ночёвки. Забиваюсь поглубже в редкий лес и ставлю лагерь.

Место хорошее, защищено от ветра и имеет много дров. Я развожу из трёх бревен большой костёр, подсушиваю на нём снаряжение и растапливаю снег. В отличие от предыдущих ночей, когда приходилось ночевать в палатке, не ложусь сразу после торопливого ужина.

Я долго сижу и гляжу на костёр, пока дрова не прогорают.

День 11.

28 ниже ноля. Неужели долгожданное потепление? Пока ещё рано судить, но хочется на него надеяться.

Лишь бы не потеплело до снега и метелей. Мороз жесток, но не препятствует прохождению маршрута сам по себе.

Надев лыжи, троплю к началу подъёма на седловину перевала Волчий. Тропёжка довольно тяжёлая, но на подъеме начинается наст и сразу становится легче.

На самом перевале свистит ветер, обжигающий и вымораживающий. Сам перевал – широкое плато без чётких ориентиров. Летом позапрошлого года я пересекал Патовое плато и видел на седловине курумы, но зимой, возможно, они скрыты под снегом.

Или я попросту их не различаю в раскинувшейся передо мною белой пустыне.

Слегка поплутав на плато, я спускаюсь к озеру Патовому.

Ветер стихает, но через полчаса приходит уже с другой стороны, навстречу.

Он лёгкий, игривый и задиристый. Он щекочет мою морду твёрдыми кристаллами снега, не замечая, как сдирает кожу, и нашёптывает в мои уши одному ему известные слова.

Возможно, он хотел рассказать мне новости иных пространств и миров, предупредить об опасности, посоветовать приют, поговорить о музыке, поэзии или даже политике. Возможно, он мог бы ещё больше.

А возможно – ничего.

А я, в свою очередь, не знал языка ветра, а потому и не понимал, о чём он шепчет и шепчет ли вообще.

Погода хмарится. Небо набухло тучами. Облака висят столь низко, что иногда закрывают мне видимость.

Тогда из виду пропадает вершина Крест, ориентируясь на которую я двигаюсь по Патовому плато. Я тут же оказываюсь в молочной белине, без ориентиров и без ощущения, где находится верх или низ. Я не вижу подъёмов и спусков, иду как есть, ориентируясь только на распадок ручья по левую лапу и показания навигатора.

Самочувствие на редкость плохое. Хочется забиться в спальный мешок и наслаждаться покоем. Слабость во всём теле едва позволяет передвигать ноги с лыжами.

Я бреду через силу, через полное нежелание двигаться. Я вижу, что не успеваю по времени – впереди ещё вершина и перевал 1А, а я уже полностью выбился из сил.

Наверное, - приходит в голову мысль. - Спускаться придётся при свете фонаря. Если я не упаду от усталости лицом вниз, и не останусь так лежать, пока волки не растащат мои кости по склону.

Заставляя преодолеть апатию, достаю запасной аккумулятор к фонарю и кладу в карман пуховки.

Тонкий голосок внутри уговаривает свернуть с плато и уйти в зону леса, переночевать, отдохнуть и продолжить путь завтра.

Не успеешь, нашёптывает он, не успеешь и будешь долбить пещеру в темноте, топить снег за пазухой, чтобы восполнить потерю воды. И если начнётся затяжная вьюга, ты слишком ослабнешь в своём тесном убежище.

Я безжалостно прогоняю его. Но обещаю сам себе перейти на газ и завязать с китайским барахлом.

У вершины ветер усиливается и вырезает из лица слёзы. Меня мутит. Заглоченая капсула кофеина делает только хуже.

На вершину поднимаюсь без кошек, волоча за собой лыжи на верёвочке. Сцепления ботинок с настом на подъёме хватает едва-едва.

Забравшись на плато, креплю лыжи уже непосредственно к фасаду рюкзака и двигаюсь в сторону тура, до которого ещё почти километр.

Записок в туре нет. Оставляю свою, и иду ещё полтора километра до спуска.

Неожиданно на нём требуются кошки. На всякий случай беру и ледоруб, но участок крутого спуска довольно короткий и ледоруб необходим скорее для уверенности. А вот спускаться в этом сезоне без кошек и под рюкзаком – верный способ переломать ноги, а то и шею.

С перевала Турист вначале спускаюсь пешком - насколько могу. Увы, класс катания у меня низкий и преодолевать подобные спуски на лыжах я не умею. Но, когда начинаю проваливаться выше колена, всё равно приходится вставать на лыжи. Спуск, однако, для меня крутоват, и я дважды падаю.

Наконец, спустившись к озеру Перевальному, я троплю в сторону развалин избы, которая когда-то располагалась у самых скал, между двумя небольшими ручьями, образующими ручей побольше – Субутуй.

Лагерь разбиваю немного не доходя до развалин. Здесь хорошо защищено от ветра, и много будет солнца завтрашним днём. Плюс вокруг немало дров.

Ставлю палатку, варю ужин и куклюсь в спальный мешок. Я доволен собой, потому что заставил себя пройти длинный и физически сложный переход, несмотря на плохое самочувствие.

Засыпаю, слушая, как под толщей снега, у земли, мыши танцуют вальс и поют о приближающейся весне.

День 12.

Весь Хамар-Дабан пронизан древними тропами, старыми трактами, путевыми знаками разных народов из разных времён.

Давным-давно здесь жили курыканы, древнетюркский народ, предки современных якутов. А потом жили якуты – которых вытеснили затем на северо-восток, в куда менее благоприятные земли.

Эвенки, юкагиры и ещё десятки народов обитали вокруг Байкала, ведя между собой непрекращающиеся войны и стычки за контроль над путями, дающими выход к богатому ресурсами озеру.

Со временем, спустя столетия, пути стали торговыми, стычки кровопролитнее, а конфликты острее и масштабнее.

Когда я разглядываю здесь старые тропы и величественные обо на хребтах, то словно вижу и историю. Как одни народы уничтожали, вытесняли и ассимилировали другие, а спустя сотню лет сами повторяли их судьбу. Бесконечная конкуренция, несмотря на разум, предполагающая всё равно лишь одно последствие – убей или будешь убит.

История – словно горькое лекарство. Его не хочется пить, но оно необходимо для жизни.

История – лекарство для цивилизаций.

И самое горькое, но и самое необходимое лекарство – правда. Неискажённая, чистая, непредвзятая, невыдуманная.

История – вакцина против ошибок.

Исследования же истории – поиск оружия против страшных болезней народов, государств и цивилизаций.

Болезней, в результате которых они умирают без следа.

***

С рассветом я выхожу на Утуликскую Подкову. Троплю от лагеря до границы леса, где начинается наст. Оставив под приметным деревом лыжи, начинаю подъём на вершину.

С собой обычный комплект снаряжения – рюкзак, аптечка, термос, перекус, кошки, ледоруб и пуховка со всем своим содержимым.

Позади, кроме двухсот километров, «в зачёте» уже две вершины н/к. Впереди, вместе с Утуликской Подковой, ещё минимум две н/к и три 1Б. Плюс, если получится, хороший траверс. Так что на самом деле мой поход ещё только-только входит в активную стадию.

Тепло – всего минус 20. Выглядывает солнце и становится ещё теплее. Однако по мере набора высоты появляется ветер, и я утепляюсь пуховкой.

Утуликская Подкова часто считается наибольшей по высоте вершиной Хамар Дабана – 2396 метров. На картах, правда, таковой обозначена Хан-Ула, высотой 2371. На ней я бывал летом позапрошлого года. А вот на Утуликскую Подкову иду впервые.

На местных форумах видел заявления, дескать, соседняя вершина выглядит чуть выше. Мне всё равно. Меня Утуликская Подкова привлекает не своими метрами.

Если на неё смотреть с вершины Крест или от ручья Хохюр-Гол, то стена Утуликской Подковы с её обрывом к перевалам Субутуй и Хангараульский потрясает воображение. Она выглядит огромной и массивной. Скалы, спускающиеся к перевалам, напоминают зазубренное лезвие ножа.

Вершина восхищает. Мне кажется, это более достойный повод для восхождения, нежели её относительная высота.

Навигатор показывает 2405, когда я взбираюсь на плато и направляюсь в сторону тура. Как ни странно, ветра на плато нет. Зато тепло и хорошо, а потому я двигаюсь не торопясь, расстегнув пуховик.

От тура, сложенного рядом с обрывом, открывается изумительный по своей красоте вид на долину реки Утулик и гольцы Хамар-Дабана. Вдали острыми клыками тянутся к небу Китойский Гольцы. С другой стороны, если приглядеться и подключить фантазию, можно различить крохотный кусочек Байкала.

Записки в туре нет, лишь рядом из наста торчит памятный знак в честь победы 1945-го года. Кое-как вытаскиваю его из-под снега и кладу на тур.

Возвращение к палатке происходит без приключений. Погода стоит отличная.

Вернувшись в лагерь, вывешиваю всё снаряжение на просушку, а сам заваливаюсь в прогревшуюся палатку слушать книжку.

За двенадцать дней у меня ещё не было ни одной днёвки, но сегодня однозначно самый лёгкий день. Можно смело называть его полуднёвкой.

Даже леопардам иногда требуется отдых.

День 13.

18 ниже ноля.

Наверное, в любом походе бывают неудачные дни. Дни, когда всё идет не по тому сценарию, который мы сами себе написали перед выходом.

Первоначально я собирался двигаться через перевал Субутуй к истоку реки Утулик. Однако план основывался на несколько иных условиях восхождения на Утуликскую Подкову. Честно говоря, я не рассчитывал, что настолько легко зайду на неё практически от озера Перевального и думал о ночёвке где-то непосредственно под ней.

К тому же зимний спуск от истока Утулика не внушал мне доверия. Я не имел понятия, насколько хорошо там проходимы каньоны, а мне хотелось спуститься как можно ниже, чтобы на следующий день подняться под вершину Маргасан.

Таким образом, мой выбор пал на перевал Утулик-Дабан. С виду он смотрелся предпочтительнее. Километраж пути оказывался чуть меньше, нежели через перевал Субутуй, перепад высот ниже, а рельеф выглядел положе.

Вернувшись по своей старой лыжне к озеру Перевальному, я пересек его и перевалил через седловину перевала Утулик-Дабан.

К ручью Прямому перевал обрывался довольно крутым спуском. Насколько смог, я спустился пешком, после чего надел лыжи. Естественно, не обошлось без падений.

Само русло ручья я вначале тяжело тропил на лыжах, но затем оно стало шире, и в нём появился лёд. Я привязал лыжи за репшнур и двинулся пешком.

Подобное передвижение нельзя назвать быстрым. Много льда, мокрых наледей и тропёжки по глубокому снегу. А ещё – частое пустоледье, сильно затрудняющее движение.

На крутых уклонах скользко, но совершенно нет смысла надевать кошки, так как постоянно встречаются лужи воды, скапливающиеся в ложбинах.

В конце концов, из-за участка со снегом пришлось вновь надеть лыжи. Вот тут-то я и разглядел на креплениях в месте сгиба едва различимую трещину.

Интересно, подумал я, насколько теперь их хватит?

Вскоре лыжи пришлось вновь снять и идти пешком. Количество воды в наледях заметно возросло. Она уже не только пару раз проникала в сапоги через тканевый язык, но и заливалась через верх.

В конце концов, я зашёл в каньон и сам того не заметив, оказался в ловушке, провалившись в лёд ниже точки непромокаемости сапог.

Я попытался было пробиться к более пологому борту каньона, но поскользнулся и упал в воду, опёршись на колено и руки. Лыжи, конечно, я выронил и они погрузились в воду полностью.

Снять и положить рюкзак оказалось некуда. Побарахтавшись в каше из воды, снега и льда, я кое-как поднялся вместе с ним. С полными сапогами воды, частично мокрый сам, я выдрал из ледяной каши лыжи – казалось, они весили тонну – и захлюпал в маленький крутой распадок, рассекающий один из бортов каньона.

Подниматься пришлось помогая руками. Забравшись, я скинул рюкзак, сменил мокрые перчатки на сухие, и накинул пуховик. Затем, не теряя времени, как мог, очистил лыжи от массы налипшего на них льда. Но тот уже успел смёрзнуться и всё ещё покрывал камус и все металлические детали.

Глотнув горячего чаю, прислушался к ощущениям. Мокро и холодно. И опасно. Повезло, что температура воздуха едва ли ниже минус четырнадцати.

Движение – жизнь, подумал я. Геликоптер нихт.

Привязав лыжи к фасаду рюкзака, я начал пешком тропить по лесу в сторону Утулика.

Утулик встретил меня ровно тем же самым, чем попрощался ручей Прямой. То есть обилием мокрых наледей, каньонами, пустоледьем и открытой водой. Некоторые участки русла и вовсе оказывались непроходимыми, и я обходил их по верху.

Затем количество воды и льда снизилось, но зато возросло количество снега. Я снял мокрый камус, намазал лыжи мазью и попробовал идти в них, но прошёл в лучшем случае километр. Трещина в креплении к тому времени развилась уже на три четверти ширины площадки и лыжа начала болтаться. Мне пришлось вновь закрепить их на рюкзак и идти пешком.

Два часа дня. До устья ручья Быстрый Ключ примерно восемь километров – по не самой лёгкой местности и без лыж. А в устье ручья должна стоять крохотная избушка – когда-то давно я натыкался на неё летом.

Избушка для меня – шанс отогреться, просушиться и, главное, более качественно отремонтировать лыжи.

Перед походом я пробегал десять километров менее чем за час. Восемь километров по снегу и под рюкзаком я прохожу сейчас за четыре часа, с тремя короткими привалами.

Вначале движение сильно затруднено необходимостью обходить каньоны поверху – в них много воды. Постепенно количество воды ощутимо уменьшается, но зато возрастает количество снега в русле. Местами я специально двигаюсь по льду, над шумящей под ним водой, рискуя провалиться – но зато держу хорошую скорость.

Меня спасает низкий вес. При весе на добрых пятнадцать килограммов менее, чем средний турист мужского пола, да ещё и с лёгким рюкзаком, я проскакиваю там, где другие давно провалились бы в воду или завязли в тяжёлой тропёжке по неплотному насту.

Заглатываю капсулу кофеина. Двигаюсь ходко, пытаясь согреться в движении. Я иду, мокрый, холодный, ощущая, как остывает долина, прощаясь со скрывшимся за хребтом солнцем. И меня пронзает ощущение – а мне ведь нравится. Я нахожусь где-то совсем вдали от населённых пунктов, один, замёрзший и продрогший, но меня это совершенно не волнует. Я наслаждаюсь походом, приключением и даже собственным одиночеством.

Мне кажется, люди опасаются не одиночества, как такового. Они боятся остаться наедине со своими мыслями.

Я не боюсь своих мыслей.

А ещё знаю – даже если не дойду до зимовья или не найду его, то поставлю лагерь в лесу, согреюсь и высушусь у костра, а завтра не торопясь разберусь с ремонтом лыж.

Зимовье я нахожу в начале седьмого, и оно действительно совсем крохотное. Избушка вся покрыта грибком, плесенью, затянута паутиной. В ней нельзя разогнуться, а нары короче моего роста. На потолке толстый слой изморози.

В одной из стен, со стороны нар, во всю её длину проходит большая дыра, в которую я свободно могу высунуть руку. Растопив печку, я затыкаю дыру ватным одеялом, найденным здесь же. Попутно затыкаю множество дыр мелких. Они во всех стенах строения.

Печка тоже небольшая, под стать избёнке. Зато дров неограниченное количество.

Судя по косвенным признакам, охотник в текущем сезоне сюда не заходил (Прим. - позже это подтвердилось). Остатки кетчупа, соуса чили и соевого соуса двухлетней давности. В самой зимушке беспорядок, из-за сырости все металлические инструменты и элементы строения покрыты толстой ржавчиной.

Труба печи забита снегом. Раскорячившись на высоких пнях, торчащих рядом с избушкой, лыжной палкой пробиваю достаточное для тяги отверстие.

Уже по темноте иду на ручей, прихватив цинковое ведро из избушки. Набив ведро льда и поставив чайник, наконец, занимаюсь ногами.

Впрочем – громко сказано. Снять куски льда, которыми заканчиваются мои лапы, сходу не получается. Я разогреваю их рядом с печкой и только после этого не без облегчения избавляюсь от них и ставлю сушиться.

С потолка и стен непрерывно капает – тает изморозь. Всё сухое вокруг моментально становится мокрым. Я топлю избу до десяти часов, высушивая её, но всё равно ложусь спать под капель и на мокрые нары.

Перед сном занёс лыжи и камус внутрь, чтобы высохли и нагрелись. Над печкой вешаю ремнабор. Как именно стану ремонтировать крепления, подумаю завтра.

Один способ у меня придуман ещё до выхода. Но, вдруг утром я придумаю лучший?

День 14.

Утром термометр показывает 28 ниже ноля.

Изба теперь выглядит сухой и гораздо более уютной, нежели вчера. Хотя, как её ни топи, а из-за сквозняков всё равно необходимо сидеть в пуховике, иначе продувает почки.

Растопив печку, пошакалил по углам. И у меня нынче богатый улов. Кроме традиционных кетчупа и соуса, я обнаруживаю сахар – полулитровую банку и немного сырого в эмалированной кружке, пачку каркадэ и около ста грамм сухого молока. А в металлическом коробе лежит семисотграммовая банка топлёного масла. Настоящая драгоценность. Масло сверху и от стенок покрыто плесенью и я считаю сей факт достаточным основанием, чтобы забрать его себе. Не люблю, когда пропадают продукты. Голодное леопардовое детство, еду отбирали другие хищники и всё такое… Ну, вы понимаете. Плохо быть самым маленьким.

На полке ещё нахожу майонез, но тот оказался непригодным для употребления.

Собираюсь варить завтрак и, глядя на костровой котелок, с удивлением обнаруживаю в его дне трещину. Что ж, моя привычка замораживать воду на утро в титановом котелке до добра его не довела. А следовало бы догадаться – титан ни разу не пластичный материал.

С сожалением превращаю котелок в подставку для соусов и оставляю на столе. Может, сгодиться кому-нибудь. В прежние времена я попробовал бы его запаять, но нынче, не имея ни собственного угла, ни даже планов жизни более чем на три дня, не стану и пытаться.

Ботинки и вкладыши всё ещё мокрые. Просто удивительно, сколько воды способны впитать в себя Баффины.

Позавтракав смесью, наливаю себе полный котелок каркадэ, кладу перед собой лыжи и начинаю медитировать перед ними, размышляя о лучшем способе ремонта. Насчёт котелка – у меня остался ещё радиаторный котелок 1,2 литра. Я уже готовил в нём на щепочнице, и, думаю, большой костёр ему хуже не сделает. Потом почищу шуманитом.

За чаем чуть ли не впервые снимаю за поход перчатки и уж точно впервые внимательно оглядываю свои пальцы. То ещё зрелище. Кожа вся заскорузла, высохла, на кончиках вся слезла жёсткими лохмотьями.

Решение ремонта креплений приходит в голову быстро и выглядит проще, нежели варианты, продуманные до похода.

Ниже отверстий под винты крепления я пробиваю три новых и смещаю площадку вперёд, так, чтобы трещина проходила под зажимной пластиной. Саму трещину проклеиваю эбоксидкой – совершенно зря, как потом оказалось, но на избушке идея виделась хорошей.

Ставлю площадку обратно, в отверстия на лыжах заливаю «Момент», чтобы винты не самовыкручивались, и оставляю сохнуть.

Прим. - с «Моментом» идея, как увидится впоследствии, сомнительна, необходимо пробовать другой клей. Во-первых, он не спасает от самовыкручивания винтов; во-вторых, похоже, имеет большой коэффициент расширения при замерзании; в-третьих, кажется, он, выдавливаясь, вспучивает и пластик на лыже. То есть необходим клей-фиксатор с возможностью использования его минимального количества. Вместе с тем он не должен расширяться и должен позволять всё же открутить винт для ремонта крепления.

Отверстия наметил шилом, затем ковырнул ножом. А потом воспользовался ресурсами зимушки – нашёл молоток и толстый гвоздь. Как бы я ремонтировал своими силами? Проковырял бы отверстие ножом, затратив в десять раз больше времени. Но, в следующий поход обязательно возьму в ремнабор специальный гвоздь.

Закончив с лыжами, приношу дрова и устраиваю переучёт своих продуктов.

Мой рацион составляет 450 грамм еды в сутки. Маловато для леопарда, но низкий переносимый вес позволяет перемещаться быстро и оно того стоит.

В одной силиконовой герме у меня насыпана сухая смесь собственного приготовления. Из чего она состоит – не знаю уже и сам. Там немного хлопьев – гречневых, рисовых и овсяных; картофельное пюре; томатный сублимированный суп и сублиматы вообще; сушёные помидоры, оливки, солёные огурцы, чечевица и нут; сушёный сыр, как тёртый на тёрке, так и кусочками. Скорее всего, там есть ещё много чего, но я уже не помню. Чего там нет точно – лапши, лука и чеснока.

Смесь у меня идёт из расчёта 100 грамм в день, но употребляю я её согласно аппетиту.

Во второй такой же герме хранится сушёный сыр «Бочонок», исходя из 50 грамм на сутки.

В сетчатом мешке лежат протеиновые батончики VPLab, по сто грамм, с содержанием протеина 60%.

В полотняном мешке прячутся перекусные стограммовые сникерсы.

В пластиковой бутылке насыпано какао Несквик, из расчёта по 50 грамм на день.

Ну и кручёное сало, тоже в пластиковой бутылке. На поход у меня его 650 грамм, т.е., на 13 дней по 50 грамм. Первые пять дней я на свой аппетит не рассчитывал и сало на них не брал.

Так как на улице зима и температуры всё же не положительные, то горлышко бутылки я срезал и нужное количество сала добываю при помощи ножа. Пластиковые же края бутылки постепенно срезаю и отправляю в костёр.

В общем, с продуктами у меня не густо, но для жизни и даже работы на маршруте достаточно.

Учитывая, как в первые дни я плохо ел, да плюс добычу в зимушке, теперь у меня запас еды ещё минимум на десять дней. А если подрастянуть, то и ещё больше.

В остатки своего какао я осторожно пересыпал сухое молоко, а затем, дополна, сухой сахар из банки. Сырой сахар я решил доесть за обедом и ужином.

Остаток дня валялся на нарах, занимался мелкими бытовыми вещами и слушал книжку.

Мне совершенно некуда торопиться.

День 15.

Утром минус 27 градусов.

Ночью объявились мыши и добрались до моей гермы с суповой смесью. Естественно, я подвесил её на стену, но по дырам между венцами мыши всё же ухитрились до неё подняться и погрызть.

Высыпал из другой гермы в котелок сыр, а в неё из дырявой пересыпал сухую смесь. Потом заклеил дырявую герму армированным скотчем, изнутри и снаружи, после чего положил в неё сыр.

С зимовья ухожу отдохнувшим, полным сил и воодушевления. По плану километраж сегодня небольшой, порядка десяти-одиннадцати километров, но набор высоты по руслу Быстрого Ключа составляет семьсот метров, что подразумевает не самый простой рельеф.

Я не возражаю. А потому утром от избушки сразу начинаю подниматься по лесу вверх вдоль ручья.

Местность не располагает к лыжам, и я привязываю их к рюкзаку. Не сказать, что сильно удобно – они торчат над рюкзаком почти на метр и всё время цепляются за ветки деревьев. Но нести их в руках или тащить по лесу на репшнуре неудобно ещё больше.

Идти получилось со скоростью где-то километр-полтора в час. Снег оказался довольно глубоким. Однако мне повезло и через некоторое время я подсёк летнюю тропу. По ней пару раз прошёл изюбр, и по его следам оказалось двигаться куда легче, нежели напрямую по сугробам.

Через три километра после избушки, выше устья притока, вытекающего из-под перевала Золотой Маргасан, тропа круто спустилась в русло ручья и стала для меня бесполезной.

Всю среднюю часть Быстрого Ключа я двигался по его руслу. В нём оказалось много завалов и воды – как открытой, так и прикрытой тонким слоем льда. В худшем варианте вода текла просто под снегом, и определить заранее, провалишься в неё или нет, было почти невозможно.

Спустя ещё два часа сапоги вымокли ещё больше, нежели после Прямого ручья. Впрочем, его я сейчас вспоминал вполне хорошим словом. Не зря говорят - всё познаётся в сравнении.

В какой-то момент я свернул не в тот приток, а когда спохватился, то решил не возвращаться назад, а перелезть через ребро между ручьями.

Идея оказалась хорошей, так как мне открылся отличный вид на перевал Гребень 1Б, к подножию которого я и собирался сегодня добраться. Его изучение вынудило меня изменить направление к перевалу Надежда 1А. Сомнения вызывали, во-первых, большие карнизы над подъёмом; во-вторых - забитые подтаявшим до состояния льда снегом кулуары.

То есть с одной стороны предполагалась немалая лавинная опасность, а с другой – вероятность не пролезть лёд, к которому я не готовился изначально.

Сегодня долина прогрелась ещё сильнее, нежели в прошлые дни – всего десять ниже ноля. Хоть какое-то спасение для моих мокрых ног. Если не стоять долго на месте, они чувствуют себя даже относительно комфортно.

С ребра я не стал спускаться в русло, а поднялся по нему чуть выше, пересёк распадок с ручьём, уходившим к перевалу Икс, и начал тропить наверх прямо по лесу.

Пришлось тяжело, но всё же двигаться по лесу было проще, чем по руслу ушедшего в каньон ручья.

Я поднялся до высоты 1700 метров и начал траверсировать склон, в надежде спуститься в русло примерно на этой же отметке. Несмотря на все сопротивление заросшего стлаником склона, у меня вполне получилось.

Из русла я сразу же вылез на другой борт и прошёл по нему в сторону перевала Надежда почти до границы леса, где и поставил лагерь.

Место оказалось удачным в отношении дров, а потому я развёл из брёвен большой костёр и, как смог, высушился.

Перед сном долго массажировал пальцы на ногах. Всё же пребывание их в мокром состоянии на холоде им ни разу не полезно и чревато артритом.

Пальцы хрустят и болят. Один ноготь посинел и готовится слезть – где-то его всё же слегка прихватило морозом.

Полезны ли подобные походы для здоровья?

Если имеется хорошая физическая подготовка, то скорее да, чем нет. Разумеется, если беречь пальцы, почки и не сидеть на холодном.

Чаще всего, тем не менее, меня спрашивают о другом – не страшно ли отправляться в поход одному?

Обычно я отвечаю – да. На самом же деле, в походе я начинаю больше нервничать только рядом с населёнными пунктами и при встрече с людьми. В остальном… страшно, конечно, но не идти в одиночестве, а скорее локально. Страшно при встрече с медведем, при броде через реку, когда лезешь на скалу и тому подобное. Вполне себе полезный страх.

Но я не придумываю себе страхов и опасностей. Спокойно сплю по ночам, не бегаю от диких зверей, не вздрагиваю от каждого шороха.

В походе я чувствую себя свободно и так же сосуществую с окружающим миром, как сосуществую с обществом в городе. В какой-то мере, располагая ресурсами – снаряжением и едой – на природе это удаётся даже проще.

День 16.

Утром всего 10 ниже ноля. Днём и вовсе какое-то пекло, от лёгкого минуса до лёгкого плюса.

Вышел пораньше, как только сумерки посветлели до различимого между деревьями направления к перевалу.

Перед выходом с сожалением поменял правую перчатку на новую – совсем изорвалась, бедняга.

Перевал Надежда 1А предстал в виде нагромождения камней, забетонированного снегом. Местами на ноги просятся кошки, но подобные участки довольно короткие и я прохожу их на грани сцепления протектора ботинок, помогая себе лыжными палками.

Перевалив через седловину, сразу начинаю подъём на вершину Маргасан. Здесь подъём без кошек уже нереален. Ледоруб, тем не менее, я так и не достал, решив обойтись палками.

Подъём на Маргасан не слишком тяжёл, но всё же требует внимательности, чтобы не съехать вниз. Перепад же высот сравнительно невелик, всего триста метров. После километрового Ретранслятора или даже полукилометровой Утуликской Подковы подобные перепады рассматриваешь уже как небольшие.

На вершине не обнаружил ни записки, ни даже консервной банки под её хранение. Кладу свою записку на тур и прижимаю сверху камнем – бумага непромокаемая, чернила ручки тоже специальные. Возможно, она доживёт до следующих посетителей.

Оставлять записки – скорее привычка, наследие советской системы спортивных походов. Совершенно непонятный вопрос, стоит ли писать их сейчас. Единственный весомый аргумент «за» - облегчение поисковых работ, если таковые будут иметь место. С другой стороны, доводов «против» у меня нет, а потому записки я всё же стараюсь оставлять, за исключением совсем уж проходных мест, или при отсутствии тура.

Спуск с Маргасана интереснее, нежели подъём – тонкий гребень из снега. Тем не менее, хорошо читается, с какой стороны по нему следует идти без опасности уехать обратно к месту ночёвки или в соседнюю долину.

От седловины перевала Гребень я поднимаюсь на следующий отрог и спускаюсь с него к перевалу Золотой Маргасан.

Пройдя на лыжах чуть ниже по долине, начинаю крутой подъём на плечо Маргасанской Сопки. Изначально я думал пройти через седловину на плече, но из-за пухлого снега и массивных карнизов предпочёл более тяжёлый, но безопасный в лавинном отношении путь.

Большую часть крутого подъёма выполнил на лыжах, в лоб. Лишь в конце, выйдя на курумник, снял их и двинулся дальше пешком.

В итоге на плечо я взобрался у самого пика. Перекусив, вытащил ледоруб и поднялся на вершину. Вершина несложная, но весьма симпатичная. Её склоны достаточно крутые и представляют трудность только когда их хорошенько занастует. В отличие от большинства вершин Хамар-Дабана, Маргасанская Сопка имеет сравнительно небольшую площадку наверху.

Как и на Маргасане, записок в туре я не обнаружил, поэтому свою так же оставил прижатой камнем.

От Маргасанской Сопки я спустился на седловину её плеча. Изучив обстановку, принял решение завтра подниматься на Бешечный хребет не через перевал Улун-Кутул, а по одному из пологих рёбер, которое начинается от перевала Солнечный.

Планирование планированием, а вот погода мне категорически не нравилась. Слишком уж было тепло, и вчера, и сегодня. Солнце жарило, как на сковороде. Ещё день-два и неминуемо пойдёт снег, хорошо если без метели по гольцам.

И будет совсем здорово, если он не пойдёт сегодня ночью или завтра утром.

Изучив визуально Бешечный хребет, я опустил взгляд на перевал Солнечный, на котором мне предстояло сомнительное удовольствие сегодня заночевать.

Его вид не предвещал ничего хорошего. Не долина, а аэродинамическая труба с островками чахлой растительности. Выбрав островок покрупнее, я взял на него курс и начал спускаться вниз.

К моему сожалению, он оказался негодным в качестве защиты от ветра, да и площадок под установку палатки не имел. Пришлось подниматься вверх по склону Бешечного хребта и высматривать площадки там.

Выдувы снега, местами до земли, глубиной в полтора моих роста, наглядно демонстрировали мощь ветра в те моменты, когда настроение у него портилось. Попасть под подобную раздачу мне категорически не хотелось, и искал я очень тщательно.

Результатом стала хоть и наклонная, но зато защищённая со стороны седловины площадка. Рядом даже оказалось достаточно дров для щепочницы, и мне не пришлось возиться с горелкой.

Палатку растянул на все оттяжки. Закопал в снег лыжи, палки, кошки и снежные якоря. В общем всё, лишь бы палатку не унесло, если ветру взбредёт пошалить.

В качестве запасного варианта, как обычно в подобных местах, я присмотрел место для выкапывания укрытия в снегу и положил поближе лопату и ножовку.

Штормов на гольцах Хамар-Дабана я побаивался. Дважды уже я попадал в погодные передряги на его верхах и прекрасно понимал, что моя нынешняя палатка серьёзной непогоды не выдержит.

Устал. За день пройдено две хоть и не сложных, но вершины формата 1Б и перевал 1А. Хотя перепад высот составил всего полтора километра, при общем пройденном порядка одиннадцати. Усталость диктовалась не только физическими усилиями, и психологическими – постоянный контроль, осторожность, оценка лавинной опасности и тому подобное.

Тем не менее, я рад, что сложность похода у меня возросла к его концу. Мне хотелось посмотреть, насколько снизится моя работоспособность на скудном рационе, когда спустя две недели и более двухсот пройденных километров я стану вынужден не снижать нагрузку, а повышать её. К тому же в начале похода много энергозатрат ушло на тропёжку по Лангатую и неделю сильных морозов, а потом ещё на согревание после купания.

Пока я чувствовал себя прекрасно, хотя и ощущал потерю веса. К походу я серьёзно готовился физически и уезжал в прекрасной физической форме, что, безусловно, принесло свои плоды.

В отличие от пешеходной пятёрки здесь же, на Хамар-Дабане, ощущения сильной гипогликемии я так пока и не словил.

Несмотря на все невзгоды, пока всё шло хорошо. Я успешно справлялся со всеми трудностями пути.

И намеревался так же успешно справляться с ними дальше.

День 17

Утром ещё теплее, чем вчера – минус восемь. Утром, во время сбора лагеря, впервые за поход я ощутил не ледяной пронизывающий ветер, а ветер, несущий тепло.

Интересное ощущение зимой. Как будто ветер теплее, чем воздух в долине.

На небо уже перед рассветом натянуло облаков и я тороплюсь. Впереди предстоит не самый простой день, а мне кровь из носу требуется совершить переход до Камкинского зимовья.

Где-то километров пять по прямой. И не меньше десяти по линии движения.

Собирая палатку, которую вчера растянул на все оттяжки, мечтаю, как разбогатею и приобрету титановые снежные колышки вместо разрезанных упаковок от пластиковых бутылок. Пользоваться ими во время установки и сбора лагеря чертовски неудобно.

Скорость же и удобство в подобных случаях, как правило, более благотворно сказываются на целостности пальцев рук и ног.

Покинув место ночёвки, я на лыжах начал подниматься на Бешечный хребет. Почти у верха снег частично закончился, частично же превратился в наст. Я привычно привязал лыжи к рюкзаку и отправился дальше пешком.

От Бешечного хребта путь к вершине Босан лежит мимо высоких живописных каменных столбов. Они тянутся вверх расплывшимися грибами. Глядя на них, кажется, будто каменные глыбы Творец не просто ставил друг на друга, а мял вначале своими горячими ладонями, где они оплывали воском, принимая сглаженные и слегка расплющенные формы.

Босан, несомненно, одна из самых красивых вершин Хамар-Дабана. Огромное количество каменных глыб большого размера навалены друг на друга так, словно ребёнок рассыпал кубики.

Несмотря на жёсткие временные рамки, я не могу не остановится и не замереть в восхищении с открытым ртом, разглядывая лабиринт валунов и возвышающиеся над ними нагромождения валунов ещё больших.

Закончив любоваться на Босан, спускаюсь по хребту на триста метров вниз. Триста – по вертикали, естественно. Затем переваливаю через пологую вершинку и оказываюсь перед невысокой стенкой хребта, который собирался траверсировать напрямик, без обходов по склону.

Высота стены примерно девять метров. На четыре метра к ней подходит снежный надув, под углом в районе пятидесяти градусов. Остаток пятиметрового подъёма вертикальный и изобилует зацепами – все, как один, ненадёжные. Примерно посередине подъёма проходит полка.

Забраться туда – совершенно плёвое дело для любого, кто ходит на скалодром. Ну, или обладает определённой долей безбашенности.

Однако залезть туда же зимой, с рюкзаком в 20 кг за плечами, имея там ещё длинные и цепляющиеся за всё лыжи, уже сложнее.

Смело штурмую надув – и неудачно. Тот по твёрдости не уступает камню, и ботинки по нему скользят.

Откатываюсь на исходную позицию, надеваю кошки и беру в лапы ледоруб.

На передних зубьях подхожу к скале и начинаю на неё карабкаться. Ледоруб жутко мешает, но сунуть его некуда. Лыжи тоже мешают – стоит слегка наклонить корпус вперёд, как они тут же упираются в скалу над головой.

Скальник сильно сыплется, почти все опоры ненадёжны. Взбираясь с полки на выполог, вытягиваю лапу вверх и кладу ледоруб сверху, чтобы полностью освободить руки. Подтянувшись, выталкиваю корпус вверх, начинаю вставать и…задеваю ледоруб. Сверкая на солнце металлом, тот летит вниз.

С психу даже думаю его оставить. Но сразу остываю и начинаю спасательную операцию.

Сняв рюкзак, я свешиваюсь через край и ищу ледоруб взглядом. Мне повезло – он улетел всего лишь до снежного надува. Вариантов, куда скользкий алюминиевый предмет мог уехать по склонам, предостаточно.

Вот кто-нибудь бы потом удивился бы, найдя ледоруб на Хамар-Дабане.

Спуск по скальнику осуществляю в двух метрах правее от линии подъёма – и здесь оказывается легче, хотя снизу мне казалось, что ранее я выбрал наиболее оптимальную линию.

Так как опор много, то спускаюсь довольно легко. Забрав ледоруб, также легко взбираюсь.

Пройдя по хребту немного вперёд, выхожу к острому снежному гребешку. Снежный покров здесь рыхлый и глубокий. Так как ветер в основном дует вдоль него, то разобраться, в какую сторону снег может съехать, невозможно.

Передвигаюсь по нему с ледорубом в одной руке и палкой в другой, беспрестанно ругаясь и ежесекундно рискуя кувыркнуться на сотню метров вниз.

Наконец, острый гребень заканчивается. Перед небольшим подъёмом на пологую вершину снимаю кошки и убираю ледоруб – склон почти чист от снега.

На вершине несколько туров совершенно непонятного назначения. В другое время осмотрел бы их внимательнее, но сейчас научный настрой отсутствует напрочь.

Спуск с вершины крутой, местами до шестидесяти градусов, преимущественно с жёстким снегом. Под рюкзаком я спускаюсь с неё на грани фола. Хорошо хоть крутые участки довольно короткие. Впрочем, дело тут скорее в психологическом восприятии связи протяжённости и вытекающей отсюда опасности. Объективно же трудно сказать, насколько двенадцатиметровый крутой участок опаснее восьмиметрового того же уклона.

Он опаснее, потому что возможно не хватит сил на его преодоление. Но, если силы позволяют, значит, опасность у них одинакова.

Таким образом, для двух разных людей объективная опасность при прочих равных разнится. У одного хватает сил и опыта на преодоление более протяжённого участка, у второго нет.

Такая вот философия

Спустившись, устраиваю на седловине небольшой отдых. Затем, не снимая кошек, поднимаюсь на следующую вершину и круто спускаюсь с неё в долину.

Теперь можно вздохнуть с облегчением. Я жив, никуда не упал, намотал больше километра по вертикали, и мне осталось всего ничего до избы.

Надев лыжи, топчу пухляк к Камкинскому зимовью. Тропёжка, после лазания по скалам, приносит даже какое-то удовольствие. Наверное, потому, что является всего лишь трудозатратной, но совсем не требующей постоянной оценки опасности.

Камкинская двухэтажка представляет собой туристическое зимовье, построенное на берегу живописного озера. Зимой, правда, красота озера куда менее заметна, а снег заметает избу почти полностью.

Найти её без координат навигатора довольно сложно, но, несколько лет назад у меня получилось, а потому координаты уже имеются.

Вытащив из рюкзака лопату, откапываю вход и захожу внутрь.

Двухэтажкой изба называется из-за своей высоты. При этом помещение поделено по высоте на два уровня. Нижний – с печкой, лавками и столом. Верхний – спальный.

Камкинская изба, пожалуй, самая уютная и тёплая из всех, что я встречал на Хамар-Дабане.

Дрова есть, хотя их и не очень много. Стараюсь экономить, чтобы хватило и другим путникам.

Судя по тетради посещений, последние посетители ночевали здесь в августе. Тем не менее, изба периодически посещается и известна, а записей могли попросту не оставить. Косвенных следов зимнего посещения в текущем сезоне, впрочем, я не обнаружил.

Летом же, несмотря на относительно частое посещение туристами вершины Босан, к зимовью ходят единичные группы. В основном же все стоят лагерем на озере Рассоха.

Растопив печку, поставив топиться снег и развешав сушиться снаряжение, я загоняю хорька в пакет с продуктами.

Под потолком висят пакет и мешок. В пакете макароны, половина из которых покрыта плесенью – внутрь просочилась влага.

Отделяю испорченную часть и выбрасываю её. Из оставшейся ещё половину отсыпаю себе на ужин.

В мешке из интересного нахожу две пачки соевого мяса. Кажется, у меня сегодня предстоит праздник живота.

Отвариваю макароны. Водой от них заливаю соевое мясо. Когда соя распаривается, добавляю туда кручёное сало.

После ужина навожу ревизию в фарме и БАДах, которых к пайку в 450 грамм и моим нагрузкам прилагается пара пластиковых баночек – уже изрядно опустевших. Добавки вносят весьма действенный вклад в моё энергообеспечение и сопротивляемость холоду.

Я всегда открыто признавал и признаю использование современных достижений как в области снаряжения, так и в фармацевтике. Меня сей факт не смущает. Само по себе успех маршрута не обеспечивает ни то, ни другое. За них ответственны планирование и жестокие тренировки.

На ночь слушаю новую книжку: Жоэль Диккенс «Правда о деле Гарри Квеберта». Поначалу она нудновата, а её главный герой внушает скорее отвращение. Но потом она затягивает и превращается в отличный роман. Его нельзя назвать шедевром, но очень качественной прозой, заставляющей поразмышлять о жизни – безусловно.

День 18

Хотелось бы понежиться на Камкинском зимовье ещё сутки, чтобы отдохнуть. Начинает чувствоваться усталость, накопленная за поход. Да и до конца маршрута осталось всего ничего, и выходить к людям слишком рано мне не хочется. После прохождения перевала Лангутайские Ворота две недели назад, я перемещался несколько быстрее запланированного, так как погода не препятствовала.

Но сегодня утром всё так же тепло, как и последние два дня – всего десять ниже ноля. Небо ясное. Впереди длинный переход через гольцы к перевалу Чёртовы Ворота и до зимовья Кяхта. Укрытия на гольцах нет, а координаты промежуточного зимовья мне неизвестны. Мест, где возможно переждать на гольцах непогоду, мало – собственно, всего одно. А спускаться в долину лишний раз не хочется, да и не везде удобно.

Таким образом, хорошей погодой имело смысл воспользоваться и перескочить сегодня на крохотное туристическое зимовье Кяхта.

Я возвращаюсь по вчерашней лыжне наверх и переваливаю через перевал Рассоха, к одноимённому озеру. Троплю через него, затем поднимаюсь на следующую вершину и снова спускаюсь вниз. Снега вновь становится немного, и я снимаю лыжи.

Гольцы между Рассохой и Чёртовыми Воротами красивы, особенно в такую хорошую погоду, как сегодня. Но я уже проходил по ним, как летом, так и зимой, и мне несколько скучно.

Через некоторое время замечаю фигуру, бредущую навстречу и вихляющую под тяжёлым рюкзаком. Подойдя ближе, с удивлением убеждаюсь, что турист, как и я, одиночка.

На встречном курсе снимаем лыжные маски. Ба… Да это же Андрюха Рукин, один из моих лучших друзей!

- Фил, ты что ли? – Андрюха тоже удивлён.

Он из Благовещенска (Амурской области), в котором я раньше жил. Сейчас он идёт через Босан в Тибельти.

Мы рады друг другу и добрых минут сорок треплемся, преимущественно о моих приключениях. Андрею пока рассказывать о походе меньше – он в пути только третий день.

В конце концов, пожелав друг другу удачи, расходимся.

Перед спуском к Чёртовым Воротам с вершины гольца звоню на работу и прошу денег на обратный билет, сообщая и о своём скором выходе с маршрута.

Меня поздравляют с фактически законченной пятёркой и осторожно информируют о переезде магазина (я работал в маленьком гаражном магазине Ледниковый Период) и смене его формата.

Новость настолько обескураживающая, что предпочитаю забыть о ней на некоторое время.

На спуске много снега. Зато лыжня через перевал проходит капитальная, ещё и укатанная снегоходами. Видно, что по ней ходили даже пешком.

Выхожу на лыжню и иду к зимовью Кяхта – маленькой избушке на двоих-троих путников.

Кяхта, наверное, самое известное зимовье Хамар-Дабана, построенное в 1985-м году иркутскими туристами. Благодаря своему расположению, оно популярно в любое время года.

Памятуя о полном отсутствии дров рядом с зимовьем, заранее срезаю пару тонких сухих сушин и добрых триста метров волоку их до избы.

Приблизившись к ней, замечаю, что печка в ней топится. Иду на запах супа, отчётливо различая в его аромате варёную курицу.

Меня ожидает ещё одна внезапная и приятная встреча – суп варит мой знакомый из Иркутска (тоже Андрей). Видимо, сегодня день невероятных совпадений.

Я пришёл ровно за три минуты до готовности супа из курицы. А потому сразу достаю котелок, и мы садимся ужинать.

На ночное небо, поближе к нам, вываливается полная луна. Её яркий свет отражается от снега и подсвечивает всё мягким жёлтым светом.

Словно оказался в сказке.

Впрочем, это и так сказка. Сказка, которую мы создали себе сами.

День 19

Выхожу с Кяхты рано утром, при свете фонарика. К моему удивлению, погода всё ещё стоит хорошая. Температура восемь градусов ниже ноля.

Андрей пока остаётся на избушке, но тоже собирается уйти сегодня в Слюдянку.

Я поднимаюсь на серпантин, оставляю рюкзак под деревом и, взяв палки, иду на Пик Черского. Изначально собирался прихватить кошки и ледоруб, но поглядев на мощную тропу, пришёл к выводу об их ненадобности.

Так и есть – путь на Черского растоптан донельзя. Лишь скальная перемычка сохраняет видимость зимней 1Б, несмотря на провешенные перила, но в остальном идти не сложно. Главное не торопиться – обидным станет запнуться и навернуться вниз.

На скальной перемычке палки оставляю за ненадобностью, а на обратном пути забираю. На самой вершине не задерживаюсь ни на минуту, экономя время.

Пик Черского – самая массовая вершина Хамар-Дабана. Из Иркутска можно доехать утром на электричке до Слюдянки и сходить туда-обратно с одной ночёвкой, то есть на выходных. Тропа отличная, лишь зимой в периоды снегопадов идти по ней трудоёмко. Сейчас же, например, по ней идти пешком даже легче, чем летом.

Плюс под серпантином подъёма построена гостиница, сделавшая район ещё популярнее.

На взлёте перед памятником, со стороны метеостанции, возведены иглу разных размеров – у работников МЧС на днях проходил семинар по их строительству, в рамках каких-то грандиозных учений.

Андрей ещё сказал, что отряд спасателей из Слюдянки сегодня должен выйти в лыжный поход, тоже в рамках учений.

Спустившись от метеостанции к началу дороги, я их и встречаю. Они сидят в беседке и обедают.

Меня окликают и спрашивают, не я ли турист из Москвы?

Отвечаю утвердительно.

И иду из Мурино?

Да.

Приглядевшись ко мне внимательнее, осведомляются, не я ли участвовал в спасработах на Тункинских Гольцах, четыре года назад?

Видимо, я обладаю приметной внешностью.

Вновь киваю головой.

Меня поят чаем. Разговариваем о маршруте, вспоминаем спасработы и перескакиваем с темы на тему, торопясь охватить как можно больше за короткую встречу.

Потом душевно прощаемся и расходимся, пожелав друг другу удачи.

Они уходят в сторону Босана, а я съезжаю на лыжах до Слюдянки.

В Слюдянке плюс три. Я, шлёпая по лужам, захожу на вокзал и, достав навигатор, сохраняю сегодняшний трек.

Затем нажимаю на кнопку выключения.

Маршрут закончен.

Я возвращаюсь в мир, из которого ушёл девятнадцать дней назад.

Моя сказка закончилась.

Где-то впереди меня ожидает новая. Мы ведь сами создаём другие миры и сами же их защищаем.

По крайней мере, я искренне в это верю.

Благодарность леопарду за полезные материалы можно выразить переводом на карту любой символической или иной суммой.

Деньги пойдут на оплату сайта, а что останется - в миску автору. Чем меньше он будет искать себе пропитание, тем больше хороших статей напишет 🙂