Поход задумывался как спортивный, с маршрутом, соответствующим 5 кс сложности, и ниткой через массивы Пай-Ер и Рай-Из.
Запланированный маршрут я не прошел, как вследствие погоды, так и собственных рискованных решений, и до технических препятствий, определяющих сложность, я не добрался. Таким образом, спортивная составляющая в походе отсутствует ))
Рассказ не является спортивным отчетом, это всего лишь рассказ о моем путешествии, и ничего более. Планировать по нему собственный поход не стоит.
Содержание
Я отправляюсь в поход с душой старика, чтобы умереть там и вернуться с душой ребенка. Худшее, что может случиться со мной: вернуться с душой прежней - мертвой, безжизненной и сгнившей в сумраке городов.
День 1
Выбеленная тундра встречает меня морозом. -30, при влажности в 100%. В предрассветных сумерках я выхожу со станции Елецкая, на юг, в сторону узла Пай-Ер. Пересекаю русло реки и поднимаюсь на левый борт ручья Варга-Шор.
Снега мало. Сумерки искажают рельеф, к тому же в тундре висит морозная хмарь. Выглядывая путевые знаки хантов, забираю слишком далеко на запад, и спохватываюсь только отдалившись от русла на два километра. Не видно никаких ориентиров, навигатор тоже почти не помогает, поэтому двигаюсь"примерно".
Спустя полчаса сумерки сменяются блеклым рассветом, и я корректирую курс. Отсюда неплохо видно горный массив, хотя снизу к его вершинам и поднимается молочка, которая наверняка его скроет. Но, теперь я могу выдерживать нужное направление.
Скольжение плохое, так как наст покрыт тонким порошком морозного снега. Он лишь скрипит по лыжам, словно наждак. Ни скольжения, ни качения вниз. Иду, будто на камусе, даром что лыжи у меня сейчас легкие и с насечкой.
Из-за высокой влажности обильно покрываюсь куржаком. Вскоре поднимается легкий рассветный ветерок, который не дает снять мембрану. На двух коротких привалах, которые я делаю в этот день, вытряхиваю из рукавов куртки скопившийся внутри иней. Под курткой все мокрое.
Покинув Ворга-Шор, я ставлю лагерь в русле ручья Харута-Мадага, меж двух увалов, самый высокий из которых носит название Каче-Мыльк.
Здесь вдоль русла растут чахлые деревья и кусты, и потому есть защита от ветра, который спускается с увала. К моменту, когда я ставлю лагерь, ветер усиливается и становится встречным. Пробрасывает легкий снег.
Ставлю палатку в небольшой ложбинке.
На Полярном я никогда не тороплюсь в первый день. Сегодня я прошел двадцать километров, и этого пока достаточно. В других районах я могу идти до самых сумерек, но только не здесь. Сейчас моя основная задача, помимо подхода к Каче-Мыльку, это работа с палаткой и снегом.
Когда идешь полярное соло, то важно уметь ставить палатку очень и очень надежно, независимо от погоды. Дома можно тренировать установку сколь угодно, но все равно будет не так и не то - не тот снег и не тот ветер, не те ощущения. Не по-настоящему, в общем. Поэтому сейчас я ставлю палатку так, чтобы освежить навыки, обнаружить мелкие ошибки, подкорректировать укладку палатки, обновить алгоритм действий. Установка имеет четкую и единственно верную последовательность, нарушить которую способен только полный штиль. Который слишком редко здесь бывает, а если и бывает, то зачастую обманчив. Погода в тундре способна смениться за полчаса на прямо противоположную.
Бывает, в первый день я ставлю палатку несколько раз, если замечаю за собой грубые ошибки. Но сегодня все проходит как по нотам, и я доволен.
Закончив с палаткой, я хожу вокруг и изучаю снег. Не его поверхность, а то, что у него внутри. Я щупаю его и копаю, ворошу лопатой, тыкаю пальцами, ледорубом и лыжной палкой. Снег дает жизнь, но дает и смерть. Тот снег, который я вижу, предпочитает смерть. Если в горах лежит такой же, то там идут лавины.
По болотинкам вокруг много куропаток. Есть следы песцов и оленей. А вот следов зайцев нет совсем. Говорят, что из-за какой-то болезни несколько лет назад большая их часть погибла. Собственно, поэтому и куропаток много - кусты больше есть некому.
С двух часов дня полный штиль, и я ложусь спать. Перед сном замечаю в тамбуре маленькую дырку в районе шва вентиляции. Немного подумав, решаю с ней ничего не делать.
День 2
Сегодня ещё холоднее. Термометр показывает 34 ниже ноля. Съев сникерс и запив его какао, я собираю лагерь и поднимаюсь на увал Каче-Мыльк, пересекаю его и начинаю спуск в русло Харуты, намереваясь затем по ней дойти до подножия Пай-Ера.
Погода поначалу хорошая, однако в русле Харуты висит облако. Поначалу я принимаю его за молочку, но спустившись в него попадаю в низовую метель. Ветер с Пай-Ера несет в тундру массу снега, разгоняясь вниз с хребтов и узких долин, выплескиваясь в тундру и разбиваясь об увалы, словно морские волны о мол.
Ветер встречным курсом, порядка 15 м/с, даже без порывов. Я пытаюсь прорваться до скалы в русле, за изгибом, на входе в массив, чтобы укрыться там от ветра и поставить палатку в снежных наносах - потому что здесь, где я борюсь с ветром, хорошего снега нет. Ему не на чем тут задержаться.
Расстояние до скалы я оцениваю в три с половиной километра, хотя потом, как покажет карта, до нее 4,5. В любом случае я осиливаю лишь чуть меньше полутора.
Ветер доходит до 20 м/с, и я начинаю обмораживаться. Из-за сильной поземки видимость очень плохая, и я не могу обойти ледовые участки по руслу реки. Как только я попадаю на лед, ветер тут же сносит меня по нему, разворачивает. Я почти не продвигаюсь вперед.
Иду галсами, забирая вправо по ходу движения и отыскивая кусты с хорошим, для установки палатки, снегом. И действительно нахожу.
При таком ветре, увы, капитально поставить палатку невозможно. 15 м/с - субъективно верхний предел, когда можно не только поставить палатку, но и сделать к ней хорошую снежную стенку. При 20 м/с можно надеяться лишь хоть как-то палатку поставить вообще.
Ветер дует с постоянной силой, без всяких порывов. Кусты не способны защитить меня от него. Поставить палатку очень и очень сложно. Приходится быть внимательным, что ее не унесло ветром. И чтобы не унесло ветром остальное снаряжение.
На самом деле мне достаточно найти точку, куда возможно воткнуть ледоруб. Я цепляю за его рукоять левую петлю пола палатки, которая заранее уже торчит из сумки, вгоняю ледоруб в снег по самую головку, а затем сдергиваю с палатки сумку. Палатка словно парашют полощется по ветру, а я пристегиваю к рюкзаку сумку через специальный карабин, чтобы она не улетела. В кармане пуховки уже лежат снежные колья, чехол с дугами тоже пристегнут к рюкзаку, ожидая пока я зафиксирую у палатки пол.
Медленно, постепенно, оттяжку за оттяжкой, я растягиваю палатку и забрасываю внутрь нее рюкзак. Затем сам валюсь верхней половиной туловища внутрь, отдышиваясь, протирая лицо и маску от снега, отогревая руки. Передохнув, вновь вылезаю наружу и растягиваю тамбур, потом ещё раз поправляю оттяжки. Теперь остается только ждать момента, когда ветер немного ослабнет, и тогда я смогу сделать стенку.
Будь снега больше, я смог бы нарубить наст лопатой и сделать хоть что-то, но снега вокруг палатки слишком мало.
Как я оцениваю ветер? Надо просто походить зимой с анемометром. Удивительная вещь - очень четко обрисовывает границы твоих возможностей. Ощущения тоже ярко запоминаются.
Переодевшись и развесив мокрые носки сушиться, я готовлю обед. В два часа дня ветер стал тише. Я вылез, поставил небольшую стенку, сделал завалинку и откопал тамбур. Ветер так и дует сверху, от Пай-Ера. То и дело проносятся небольшие снежные вихри, высотой, как мне кажется, не больше 10 метров.
Укладываясь спать, к своему удивлению нахожу в кармане спального мешка беруши, которые брал с собой осенью в Арчу.
День 3
Всю ночь мело. Ветер все так же, от Пай-Ера, вдоль русла Харуты. Утром, когда проснулся и вышел наружу, обнаружил, что часть завалинки разобрало.
Ветер не слишком сильный, порядка 20 м/с, однако идти при таком встречном ветре было бы слишком трудно. Порывы, хоть и редкие, впрочем, сильнее.
Поправил завалинку. Выгреб снег, набившийся между внутрянкой и тентом с одной стороны.
К 12:30 палатку прочно занастовало, и это хорошо: гарантия, что ее точки закрепления не вырвет. Впрочем, завалинку с правого угла вновь разбирает. Ветер не стихает - все те же 20 м/с. Однако, выглянуло солнце, и в палатке тепло.
Сегодня начал слушать "Террор" Дэна Симмонса. Это один из моих любимых романов, и я, наконец, нашел его в хорошей озвучке. Что может быть лучше, находясь в одиночке среди снежного Заполярья, под завывающий ветер, слушать про ужасы ночевки во льдах на умирающем корабле?
Для меня "Террор" значит многое. Как исследователь, я читал некоторые первоисточники, которые использовал Симмонс. Того же Кнуда Рассмусена, например. И то, что многим кажется буйной фантазией автора, таковой отнюдь не является.
Когда читаешь обзоры литературных критиков на этот роман, хочется плакать от их жесточайшей необразованности и неспособности погрузиться в предмет, о котором они так цветасто пишут. Что же, наверное в этом и заключается работа литературного критика )) В описаниях содержания романа, впрочем, сквозит то же отсутствие сущности и ошибка замысла, где привыкший к линейности читатель видит лишь картинку с гигантским медведем, последовательно уничтожающем экипажи двух кораблей.
А ведь медведь в романе даже не вторичен.
Экспедицию убивают ужас и голод, идущие рука об руку. Медведь, словно актер, лишь изображает их, гипертрофирует, материализует. А затем они умирают и убивают себя сами.
Это трудно понять, если ты сам не проклят голодом. Не знаю, как смог Дэн Симмонс создать подобное. Возможно, такая способность дана с рождения - описывать ощущения, которые сам не испытывал. А может, автор тоже проклят.
Проклятие голодом жестоко. От него невозможно избавиться, и его печать затем сопровождает тебя всегда, даже если коснется краем. Ее можно отрицать, кричать о том, что уже здоров, изворачиваться, твердить что и вовсе ее не было никогда - вот только это ничего не меняет. Слова остаются лишь словами.
Здоровому человеку этого не понять. Как цинично сказал однажды один известный ютуб-блогер - люди редко умирают от голода, ибо ещё до этого умирают от другого, и потому умершими от голода их назвать нельзя. Сволочь он.
А вот эскимосы и индейцы ужасы голода знали. Кроме пеммикана, от алгонкинов к нам пришел и образ Вендиго, который был забыт современными потомками американских поселенцев, но которого так хорошо успели узнать их предки-пионеры. История партии Доннера тому наглядный пример.
Я сам проклят голодом, и буду нести его проказу до конца жизни.
Благодаря ей я легко иду на рационе в 450 гр в день. И делю его пополам, когда нужно. Мне слишком хорошо известны границы возможностей. На самом деле быстро сходит с ума по еде тот, кто нужды в ней никогда не испытывал. А вот проклятый - слишком методичен и терпелив. Это намного страшнее - ибо безумия не отменяет.
Вечером заклеил дырку в бриджах. Мне кажется, она ещё с поездки в Арчу, просто раньше я ее не замечал.
День 4
Метель так и не закончилась. Но, есть надежда, что закончится в районе обеда. А если нет? Подумав, прихожу к выводу, что если я просижу здесь ещё три дня, то развернусь и пойду обратно к Елецкой. На самом деле это даже не мои мысли - так написано в путевом журнале. Тот я, который составлял план похода, слишком уж был предусмотрительным. Наверняка душный и нудный тип. Фу таким быть.
Какао, которое залил вчера вечером в термос, скисло. Впредь стану заливать только лишь кипяток, а какао засыпать утром.
Палатку сильно занастовало. Но, пока ветер не сменился, это хорошо. Утром немного откопал ее, чтобы снизить нагрузки на ткань и оттяжки.
Ветер иногда стихает, потом вновь разгоняется. В среднем сегодня он немного выше 20 м/с, и поэтому быстро вымораживает. Каждый выход на улицу - словно выход в открытый космос. Даром, что температура -10.
В районе 10 утра было временное затишье и тепло. Открыл вентиляцию, проветрил палатку, прочистил окошки от снега. Потом вновь задуло.
Поел - ибо мы надеемся, пока жрем (а не пока ждем, как многие считают).
В два часа дня обновил стенку, пользуясь очередным затишьем.
С 17:00 погода постепенно улучшается. Я выхожу из палатки, когда солнце прикасается к линии горизонта, готовясь нырнуть в ночной сон. Белые змеи поземки обвивают мне ноги, словно играясь. Затем вдруг, одномоментно, сразу, ветер стихает, словно иссякнув. Наступает прозрачная тишина. А тундра выглядит так, будто ее вылизали шершавым языком.
День 5
Температура опустилась до -24. Погода стоит отличная. Пухлого снега, к моему удивлению, нет вовсе, и я быстро иду вверх по долине Харуты.
В узкой долине рассветный ветер, встречный и немного боковой, морозит мне лицо. Сдвигаю все свои намордные тряпки, чтобы защититься от него, и скорее бегу вперед, к солнцу.
Постепенно забываю, зачем я здесь. В мутной пелене то ли снов, то ли давно минувшей яви остаются работа, спонсоры, долги, друзья. Я живу меж двух ипостасей, застрял в них, где-то в середине. Тот я, что прежний, написал для меня подробный план - куда мне идти, какими руководствоваться днями, расписал порции еды и топлива.
Но не написал зачем.
Наверняка ему это важно, и я не против. Это ведь так просто: следовать записям, словно хлебным крошкам, верно?
И он, прежний, и я, здешний, мы оба чувствуем, что бесконечная тундра, расчерченная вершинами хребтов - последняя в нашей жизни. Такой, прежней, ее больше нигде и никогда не будет. Возможно, кто-то из нас увидит ее издали потом. Но не так, чтобы как сейчас, и как прежде, быть с ней целым.
Не знаю, что думал об этом я прежний. В свою очередь лично я предпочел бы не возвращаться.
Лагерь ставлю у ребра, по которому планирую завтра подниматься на Пай-Ер. Отсюда до вершины путь примерно в 3,2 км, с набором высоты в 800 метров. Правда, у меня лишь один завтрашний день и одна попытка. Я уже потерял два дня, и мне необходимо как можно быстрее перевалить на южную часть хребта, чтобы не застрять здесь, в узких и ветреных долинах.
Тщательно ставлю палатку, выпиливая широкие тяжелые блоки для защитной стены.
Поставив лагерь, навожу разведку. Снежные флаги на плато появились в полдень. В моем тетрадочном плане тоже стоит это время. Значит полдень - крайний срок, когда завтра мне будет нужно оказаться на спусковом ребре к лагерю. Во сколько бы я ни вышел завтра, и как хорошо бы ни шел вперед по гребню, в полдень я должен начать спускаться вниз. Поэтому, поднявшись по ребру, я запущу отдельный секундомер, чтобы знать время своего пути к вершине от ребра.
Делай то, что рассчитал и написал заранее. Если расчеты верны, то тайминг спасет тебе жизнь. Если неверны, то погибнешь. А если станешь сомневаться и хитрить - погибнешь быстрее. Да, вот так все просто и незатейливо. Это не оправдания самому себе. Вообще-то это называется план восхождения. Оправдания же самому себе мы выдумываем, когда хотим казаться, а не быть.
В палатке осматриваю ногу, которую сильно намозолил. Все та же левая нога, там же, где и в прошлом походе. Я думал, что вылечил свой дерматит, но не тут-то было: он снова здесь, тут как тут. Увы, помороженные когда-то ноги, которым слишком сильно досталось пять лет назад на Хамар-Дабане, когда я несколько раз проваливался в воду, уже ничем хорошим отблагодарить меня не способны - просто не за что.
Интересно, что тренировочный лагерь, имитирующий в той же одежде и обуви ту же нагрузку, никаких проблем не выявил. Как и первый ходовой день, в котором ноги чувствовали себя отлично.
Мозоли проколол, затем промазал зеленкой.
Перед сном занимался лопатой. Утром, снимая палатку, чтобы не выдалбливать вмерзшие колья я решил попробовать поддевать их Т-образной частью рукоятки лопаты. Очень удобно получилось. Вот только лопата у меня карбоновая, и карбон стал выкрашиваться. Думал, не залить ли эпоксидкой, но серьезных дыр не образовалось, и я просто обмотал ручку ремотным скотчем для одежды.
В тамбуре палатки появилась ещё одна маленькая дырка - судя по всему, неудачно зацепил лопатой.
Насос горелки работает плохо, хотя при температуре за -30 проблем с ним вроде бы не испытывал. Пришлось взбодрить манжету смазкой.
При попытке заполнить путевой журнал навигатор категорически отказался показывать карту, хотя бы какую-нибудь. Потом выключился сам. Через некоторое время вновь заработал. Что ж, если сдохнет, то пойду по бумажным картам.
Перед сном укутываю нос, который все же сегодня подморозил. Пусть поспит в тепле.
День 6
Шторм начался примерно в два часа ночи.
Снова обработал мозоли - там все плохо.
Утром выходил, чутка накинул блоков в стенку. Ветер до 25 м/с. Температура -20 градусов. Лопату привязывал к руке, чтобы не унесло.
С 11:00 погода начала улучшаться. Потеплело до -10. С 12:30 полный штиль. Стенку сильно поело ветром.
Спина болит от сидения в палатке. Я не провожу время в спальном мешке, когда пургую. Сижу на коврике, спрятав мешок в рюкзак, чтобы тот не отсыревал. Делаю сидячую зарядку, заполняю тетрадь своими мыслями, делаю пометки в телефоне, если тепло и он не разряжается.
Закончилась первая бутылка с бензином, из четырех. Упаковал в пустую бутылку мусор.
Решил сделать перерыв в "Терроре" Дэна Симмонса. Хочется погонять в мыслях атмосферу романа, отмотать чуть назад и запустить через несколько дней. Слушаю "Переписчик" Чайна Мьевиля. Очень даже неплохо. Думаю, если будет возможность, потом прослушаю даже второй раз. Что-то в нем есть.
День 7
День начался столь погано, что напоминал спутанный ком грязного белья.
Несмотря на тишину, спалось плохо. Я все время ворочался, будто мои суставы ждали холодного ветра, и выли заранее, в предчувствии, как воют у старика в морозную стужу. Устав лежать, с предрассветными сумерками я встал и съел свой незатейливый завтрак. Затем вышел наружу, прихватив лопату и намереваясь снять точки закрепления палатки.
На хребте висела молочка, хоть и неплотная, но недвижная. Вершины скрывались в белой мгле, однако перевал, похожий теперь на ободок наполненной сметаной кружки, оставался открытым.
Не знаю, чем и как закончился бы этот день, если бы я, снимая колья и отвязывая оттяжки, не оступился бы и не упал на тамбур палатки.
Так как я стоял базой, то для удобства выкопал в тамбуре палатки яму, со стороны наиболее удобного выхода. Как назло, упал я именно на этот край, потеряв равновесие. Гладкая и скользкая подошва чуней не оставила мне шансов удержаться. В результате петля оттяжки тамбура оторвалась от ткани и исчезла в сугробе.
Я даже не стал ругаться. Откопал оттяжку и якорь, засунул тамбур внутрь палатки и засел пришивать ее обратно.
Поднялся рассветный ветер, и без тамбура палатку быстро выморозило. Так как сшивать было нужно два слоя ткани и четыре слоя стропы, то пришлось воспользоваться шилом и обувной нитью. И, естественно, возиться со всем этим голыми пальцами, при температуре в минус 20 градусов. В итоге я потерял ровно час, который и наложился, в конце концов, на все остальное.
Когда я, наконец, подошел к Северному Паейрскому (1Бз), его уже плотно закрыло молочкой. Настолько плотно, что сколько бы я ни вглядывался, а различить на его склоне полку, через которую проходит удобный подъем, так и не смог. Будь снега больше, полка бы хоть как-то выделялась, но снега лежало мало, и камни торчали везде, куда не кинь взгляд. Рельеф не читался от слова совсем.
О белой мгле можно рассказывать бесконечно. Но передать ее ощущения сложно, или невозможно вовсе.
Поначалу, первые походы, наибольшей опасностью кажутся все вот эти мелкие оптические искажения - невозможность чтения рельефа и расстояний, вероятность упасть со скал или просто в глубокую мульду. А можно и вовсе подойти под нависающий карниз или лавиноопасный склон.
Сейчас я больше опасаюсь фантомов.
От искажений страдает вестибулярный аппарат. Ты оступаешься, падаешь, но все же, осторожно, можешь двигаться вперед. В конце концов, такое состояние дает и некую оценку безопасности вообще - бывает, лучше и не идти никуда вовсе, по возможности переждать.
Фантомы же сводят с ума. Лавкрафтовые горы на подергивающемся от мглы горизонте режут глаз, и хотя ты знаешь, что это мираж, когда ты один, ты быстро начинаешь в него верить.
Однажды на Кодаре я видел мираж с зимней шатровой палаткой и копошащейся вокруг нее группой. Он выглядел реальным, и я шел к нему добрых полчаса. Пока он не пропал. Наверняка палатка действительно где-то была, в одной из долинок, но мне досталось лишь ее неосязаемое отражение.
Спуск с Северного Пайерского не просматривался вовсе. Я спустился вниз по ребру до самой седловины, а потом осторожно пошел вдоль склона и вниз, нащупывая рукоятью ледоруба надув, который, по моим ощущениям, не мог здесь не быть. Если я ошибся, и забрал слишком вверх, то упаду вниз с четырехметровой высоты, и рюкзак за спиной наверняка сломает мне шею, а безвольное тело покатится вниз по склону и застрянет в камнях.
К моему удивлению, я зашел ровно под надув. Открылся и путь вниз - я разглядел каменную гряду, вдоль которой и начал спуск к подножию.
Я не прошел и полсотни метров, как склон ухнул и просел вниз. Доска треснула, готовясь сойти вниз, выжав свой спусковой крючок почти до упора.
Я замер, постоял, а затем продолжил путь меж камней. Я уже ничего не мог сделать. Миновав останец и выйдя на голый склон под ним, ушел вправо, уходя от нависшей надо мной снежной массы, надеясь лишь, что не оторвется та доска, по которой я сейчас шел.
Стоило спуститься вниз, как поднялся ветер, с сильной поземкой. У озера я приметил площадку, годную для палатки, но все же начал подъем на Восточный Пай-Ерский перевал (1Б). Мне не хватало того самого часа, который я потратил на ремонт палатки.
Мело все сильнее. Дважды я разворачивался назад и начинал спуск, но заставлял себя вновь повернуть в подъем. Если не пройти перевал сегодня, сейчас, то можно не пройти потом и вовсе. Справа, по кулуару от вершины Пай-Ер, сошла небольшая пылевая лавина. Последний участок прохожу на передних зубьях кошек, в четыре приема.
Сильный ветер, молочка. Спусковой кулуар обледенел, и его невозможно пройти. Спускаюсь по камням, которые тоже сплошь покрыты льдом, спускаюсь медленно и осторожно. Ветер едва не опрокидывает меня вниз, теребя за плечи. В какой-то момент я даже думаю достать веревку и начать провешивать перила, но затем становится легче.
Спустившись ниже молочки я вижу ледник внизу. Он похож на артиллерийскую бойню. Наверняка первая доска сошла со склона Пай-Ера. А затем схлопнулся весь цирк. Неудивительно, что я не могу нормально спуститься - весь снег сошел, оставив после себя лишь тонкий и заледеневший позднее на солнце слой. Хорошо видны линии отрыва.
Спустившись ниже гряды, выхожу на наметенную и спрессованную снежную часть склона, по которому вначале спускаюсь на три такта, до выполога.
По леднику идти сложно. Обломки доски достигают метровой высоты, и я пробираюсь сквозь них, как сквозь лабиринт. Однажды проваливаюсь куда-то вниз, в пустоту, и меня задерживают лишь рюкзак и лыжи, привязанные к нему.
Спускаюсь до второго озера по сильной поземке. Но, когда ставлю палатку, наступает штиль и молочку постепенно раздирает солнцем. Сразу вывешиваю спальник сушиться.
Пока ставил стенку, отвалилась рукоять (накладки) снежной пилы. Заклепал ее при помощи камня, отвертки и мультитула. Вокруг абсолютная и всепоглощающая тишина. Очень красиво. Настолько, что я то и дело ухожу от палатки на склоны, чтобы смотреть и смотреть на эту красоту, впитывать ее.
Но дзен, состояние вечности, когда в секунды укладывается бескрайность, так и не приходит. Я слишком мертв внутри. Город высосал меня, и я бездушен - точно так же, как свой тетрадочный план.
Когда строю снежную стенку, то ясно вижу предпосылки лавин, предчувствие которых меня так тревожило в первый день путешествия. Сверху лежит на изморози слой примерно в пятнадцать сантиметров. Он кажется плотным, но стоит взять его в руки или даже просто щелкнуть по нему сверху, как он с легким треском лопается. Под изморозью ещё один слой, уже толще и плотнее, почти в тридцать сантиметров. Он не ломается. Вот только лежит на перемороженном снегу.
Сегодня поджарил себе глаза, так как перевалы проходил без маски - требовалось много внимания к рельефу. Зрачки были расширены, а потому хватанул много излучения. Едва достраиваю стенку - то и дело в глазах возникают острые всплески боли. Когда тебя мучает снежная слепота, то чувство равновесия вообще пропадает напрочь. Заползаю, наконец, в палатку, и становится сильно легче. Даже не требуется класть на глаза чайные пакетики. Боль пропадает сама, а спустя двадцать минут отдыха с натянутой до носа шапкой нормализуется и зрение.
Перед выходом, ещё утром, на замозоленую ногу надел четыре носка, а не три. Нога чувствует себя отлично, и, видимо, эту проблему я пока решил.
Готовя ужин открываю окна вентиляции полностью - на улице штиль. А может, стоит закрыть наглухо? Я ничего не почувствую, лишь в какой-то момент усну, и не проснусь никогда. Здесь, в горах, сейчас, это лучший конец пути, который у меня может быть.
Перед тем, как укладываться спать, сижу и зашиваю гамаши, грустно размышляя об отсутствии у себя нужной смелости. Я столько раз выживал, что стал профессиональным трусом. Что может быть более жалким: рисковать сегодня на перевалах в непогоду и так избегать отравленного сна, вплоть до трясущихся пальцев, когда инстинкт самосохранения вступает в схватку с разумом?
День 8.
Спалось удивительно хорошо. Полная зимняя тишина вокруг палатки хранит сон не хуже ангела. Возможно, она даже более тепла, ибо каждый ангел холоден и выхолощен, как любая идеальность.
Снилась семья, лето, наш дом. Я развелся десять лет назад, а семья в моих снах все та же, в замершем времени, жизнь назад, давно не имеющей с действительностью ничего общего. Я не расстраиваюсь при пробуждении - тундра и бескрайние горы вокруг меня похожи на сон не меньше, чем то, что я видел под закрытыми веками лежа в спальном мешке.
В долине висит плотная молочка, очень сыро и очень промозгло. Температура -18, но кажется что все -30.
Я спускаюсь по Лек-Хойлу, вдоль цепочки следов другого неутомимого странника этого полярного мира - росомахи. Эти следы - единственное, что кажется здесь живым, в этой сырой и мутной тишине.
Если глядеть на карту Полярного Урала и исходить из его условий, то нитку маршрута можно составить проще и надежней, не потеряв в сложности. Но зачем?
Мне нравится ставить себе цели на грани собственных возможностей. Сама по себе цифровая сложность похода не говорит мне ничего, хотя другое мерило для внешнего наблюдателя придумать трудно. Вот только я хожу для самого себя. Я иду сюда не работать, приобретая категорию, разряд, признание и прочие странности. Я иду сюда, чтобы жить - по-настоящему, без выдумок, прикрас и без жалости к себе. Здесь и сейчас невозможно хвастаться и обещать. Горам и ветру все равно, кто ты и что говоришь. И точно так же мне все равно, что думают о моих походах в цифровом уюте соцсетей.
Быть или казаться, вот в чем вопрос. Лучше я буду кем-то для самого себя, нежели казаться для других, выстраивая красивую картинку. Мои мечты - это именно мои мечты, и ничьи больше. Это самое ценное, что у меня есть. Возможно, вообще единственное. И здесь, в плотной жестокой тишине гор, я реализую их для самого себя.
Снега мало, и по Лек-Хойлу хорошее скольжение. Выйдя на Бур-Хойлу сталкиваюсь с большим количеством промоин.
В тундре я сразу поворачиваю на восток, стараясь двигаться выше зоны растительности, хотя отдельных деревьев здесь хватает. Скорость падает из-за глубоких застругов - но зато нет тропежки.
Дохожу до Пайта-Шора как раз, когда, наконец, выглядывает солнце. Поднимаюсь к его характерному изгибу и ставлю палатку под защитой нескольких чахлых деревьев.
При строительстве стенки вновь вижу, насколько плоха доска. Она не такая плохая, как вчера. Вчера склоны напоминали минное поле, а снег внизу кричал об опасности, с треском лопаясь едва ли не от звука шагов. Но и здесь верхний слой стоит на высоких кристаллах изморози, готовый разорвать тишину грохотом тысяч и тысяч тонн несущейся вниз снежной массы.
Но здесь, внизу, безопасно. Возможно, опасно будет завтра. А пока, сегодня и сейчас, я в лучшем месте во всей вселенной, один, наслаждаюсь лучами солнца и запахом коры деревьев.
День 9
Ночью болел палец на ноге. Я съел обезболивающее, потом вышел на улицу и, закутавшись в спальник, долго смотрел на полыхающее огнями сияния небо. Затем вновь уснул.
Утром не торопился, и вышел в половину седьмого, слушая музыку ветра.
Погода стоит отличная. Температура -20, но выходил я уже в первых лучах солнца, ласковых, нежных, боязливо трогающих мою одежду - и от того теплых.
Ручей Пайта-Шор здесь делает петлю. Я же иду на север, до самого хребта, оставляя справа от себя низину с тропежным снегом. Затем поворачиваю вдоль склона по полке и по следам старой летней тропы выхожу в русло Пайта-Шора.
Склон пологий, но громко ухает доской, когда я перехожу на него с полки, спрямляя себе путь к руслу. Мне это не нравится, хотя лавиноопасных перевалов впереди у меня нет до самого массива Рай-Из. Здешний же склон подвинуться не сможет, если только я не начну его специально копать.
Под перевалом Пайта-Нел (н/к) надеваю на лыжи камус.
Перевал довольно крутой, и я не слышал, чтобы со стороны Пайта-Шора его проезжали на снегоходах ханты. Иногда у них получается подняться на него с той стороны, от ручья Ты-Шор, но зависит от состояния снега. В целом он им вовсе не нужен, ибо хороший путь через хребет лежит немного восточнее. Основная же снегоходная дорога идет сквозь перевал Хара-Маталоу, по реке Большая Хара-Маталоу, соединяя их стойбище с железнодорожной станцией Елецкая.
Первую часть подъема я прохожу на камусе, затем снимаю его, траверсом выбираю ещё часть подъема, и с выполога уже иду к седловине. С нее меня ждет долгий, примерно в три с половиной километра, спуск в долину Ты-Шора.
Перевал очень красив своим видом, красив бесконечно, разворачивая перед путешественником гряды пологих вершин. Но пространство это столь огромно, что запечатлевать его бесполезно. На фото его величие искажается и низвергается, и никто из тех, кто здесь не был и не видел его, глядя на плоскую картинку понять эту грандиозность, увы, не сможет. А я не настолько талантлив в фотографии, чтобы ее передать.
На спуске с перевала несколько линий движения, в зависимости от веса рюкзака, уровня катания, наличия волокуш и льда на склоне. Я большую часть прохожу пешком, трижды надевая лыжи на пологих участках. Постепенно я забираю левее, направляясь к большому железному дракону, словно к старому другу.
Тот врос в склон, глядя на горы и вниз, в долину. Его провалы глаз источают холод и ненависть к живому. Он страж перевала и страж долины, и ему никогда не суждено выбраться отсюда. Он мертв, но пытается ожить, стряхивая оцепенение во время снежных буранов, с ревом сдирающих снег до пожухлой прошлогодней травы и черных камней. Ожить и уйти с ветром прочь.
Но не может.
Вероятно, через сотню лет, ханты станут наведываться к нему и оставлять подношения, словно злому богу.
А может, наведываются уже сейчас.
Мне, в свою очередь, все равно, злой он или добрый.
Я подхожу к нему, смущенно улыбаясь, словно прося прощения за долгое отсутствие.
- Здравствуй, старый дракон, - говорю я ему. - Ты все здесь, и переживешь и меня, и многих других. Я рад увидеть тебя, хоть и в последний раз. Больше я не вернусь сюда, и никогда тебя не увижу. Прощай дракон. Надеюсь, ты все же уйдешь отсюда вместе с ветрами прочь.
Он не отвечает мне, и я ухожу вниз, провожаемый черными провалами его глаз.
Я не успеваю спуститься до самого ложа долины, как меня встречает сильный ветер, от которого до этого меня прикрывал хребет. Сам Ты-Шор обглодан ветрами дочиста, будто падальщиками кость. Поземка охватывает мои ноги кипящим молоком. Мимо проносятся вихри.
Следующие пять с половиной километров я поднимаюсь по Ты-Шору, к небольшой безымянной седловине, соединяющей его с Большой Хара-Маталоу. Я называю ее Большой Рыбной, и для краткости, и шутя, в первую очередь над собой самим.
Ветер вымораживает, и я понемногу устаю. Я ещё не делал полноценных привалов с самого выхода из лагеря, и отдыхал лишь короткие минуты, надевая и снимая камус. Но здесь негде остановиться и отдохнуть, ветер слишком пронизывающий, и в любой момент может усилиться, а потому я тороплюсь к Большой Рыбной, опасаясь непогоды.
Если же начнется буря, мне негде спрятаться здесь от нее, и снег, чтобы растянуть палатку, найти здесь будет непросто.
Спустившись с водораздела к Большой Рыбной, я выхожу на буранный след и еле заметный вдоль него след туристических лыж. Изгиб русла и высокие берега немного защищают меня от ветра, и я, наконец, отдыхаю, накинув пуховик и повернувшись к ветру спиной.
По Большой Рыбной тоже встречный ветер. И палатку здесь тоже поставить негде, разве что подняться обратно к безымянной седловине, к наносам снега среди редких кустов. Однако я иду вверх по реке к каньону, где есть удобная стоянка. До него чуть больше трех километров, может быть четыре - с учетом всех поворотов русла. Однажды, во время бури, я видел, как в каньоне укрывалось стадо оленей.
Будь погода без ветра, я прошел бы дальше, и встал ниже озера Монта-Лор, в одной из ложбин, среди надувов снега и подальше от огромных карнизов. Но ветер постепенно крепнет, а у меня уже нет запаса сил. Я устал, и это хорошо видно по следующим двум слишком уж коротким по времени ходкам.
Я двигаюсь вдоль снегоходной дороги, мимо исчезающих следов чужих лыж, все больше прихрамывая на левую ногу. Треклятый четвертый носок взялся складками, видимо на долгом спуске с перевала, и намял сгибы пальцев. Я не выдерживаю, останавливаюсь, кутаюсь, как могу, от ветра, и снимаю ботинок. Стараясь не разглядывать ногу, поправляю носки.
У каньона снегоходная дорога сворачивает вверх, через хребет. Поднявшись на двести метров, по вертикали, она спуститься затем к озеру Монта-Лор с другой стороны. Сам каньон Хара-Маталоу, у которого я стою, для снегоходов проходим, хотя и есть риск провалиться в пустоледье. Его можно и вовсе обойти стороной, если таковое желание возникнет. Однако дальше, за каньоном, подход к озеру происходит в узком распадке с нависающими огромными карнизами, которые иногда небезопасны и для лыжной группы, но точно опасны для снегохода, легко способного их уронить.
В свою очередь, вижу, что не я один такой умный насчет удобной стоянки - у входа в каньон стоят две снежных крепости под большие вытянутые палатки.
Вокруг следы заварки и опилок. Стояли явно с печкой и очень большой группой. Часть следов от ботинок направлена вверх по реке, но из-за плотного наста я не могу определить направление движения группы.
В качестве туалета группа использовала ближайшую мульду в каньоне, но я по опыту знаю, что внутри покинутых снежных стен могу наткнуться на что угодно, а потому выбираю площадку почище.
Сложенные чужой группой стены здорово экономят мне силы и время. Я лишь немного перекладываю часть стенок и ставлю палатку.
Левая нога совсем плоха. Завтра вновь вернусь к трем носкам.
На улице солнечно, и если бы не ветер, было бы совсем хорошо. Тогда я погулял бы по бортам каньона и сделал побольше фото. В самом лагере ветра нет - стены каньона и ветрозащитная стенка хорошо от него прикрывают.
Вечером, однако, ветер сменился на противоположный, задув снизу и ощутимо окрепнув.
Вкладыши от бот, наконец, немного отсырели, и я решил их подсушить в спальнике. Лежать в войлочных вкладышах удивительно уютно, пусть и под завывающий ветер. Почему-то это напоминает детство, когда я, маленький, любил сидеть в валенках у дверцы печки, и смотреть на отблески красного пламени в вечерних тенях.
День 10
Ночью ветер вновь сменил направление. Пошел снег. Слабая метель, ветер порывистый. Частая смена ветра, с сильными порывами, предвещает долгую непогоду, возможно даже придет сильный шторм. А может - по-настоящему сильный.
С одной стороны, надо бы поскорее убраться через перевал Хара-Маталоу на другую сторону хребта. С другой стороны, сильный шторм лучше переждать здесь.
Спать в войлочных вкладышах приятно. Ещё, как оказалось, они влезают в чуни.
Потеплело. В палатке некомфортно, так как слишком мокро.
Немного подзастудил горло - сухой кашель. Видимо, передышал морозным воздухом на встречных ветрах, вчера например. Или позавчера. Съел ибупрофен. К вечеру кашель прекратился.
Порывы ветра усиливаются. Ощущение, словно сидишь в стиральной машине - все время болтает из стороны в сторону, будто встряхивает за шиворот. Сверху постоянно осыпается конденсат.
Оказывается, я немного оглох на правое ухо. Почистил, как смог, уши от серы, но не помогло. Скорее всего небольшое воспаление. Будто древний механизм я разваливаюсь на части, медленно, но неостановимо.
Мне следовало вмерзнуть в снег вместе с драконом, там, на далеком склоне. Тогда ни ему, ни мне, не было бы скучно, и мы смотрели бы вниз, наблюдая как вихри жадно глодают ложе ручья.
Ветер все усиливается, накатывая волнами. Вновь приходит дзен, ощущение бесконечного полета, в котором я пропадаю на сотни и тысячи лет, слившись с вихрями снега.
День 11
Всю ночь та же самая стиральная машина - безостановочная болтанка и рваный сон. Однако с 6 утра погода постепенно выравнивается.
Думаю, если до 11:00 распогодится, то пойду через перевал Хара-Маталоу. Крайний срок выхода из лагеря - полдень. Я всегда ставлю такие временные точки при пересидках, отметки, вплоть до которых можно стартовать вперед. Поэтому собираю основную часть рюкзака и сижу жду, вслушиваясь в ветер, готовый сорваться вперед, как готов гоночный болид, уже занявший свое место у белой линии старта и вцепившийся прогретой резиной в раскаленный асфальт.
К 9 утра потеплело до -7, начался снегопад. Ветер порывистый. Видимость плохая.
В 10, впрочем, начало проясниваться. К 11 просветлело, и я тут же собрал лагерь, выйдя в полдень и без приключений перевалив на ту сторону хребта.
Через перевал Хара-Маталоу (н/к) проходит старая дорога под гусеничную технику и снегоходный путь хантов. Дорога частично осыпалась и местами оползла вниз. Проложили ее ещё в советское время, для геологов, но, судя по всему, пользовались и в новое время, когда делали переучет недр. Дорога, впрочем, громко сказано. В Заполярье много таких - ведущих из ниоткуда и в никуда, соединяющих давно не существующее и давно исчезнувшее. Древние дороги от одних руин к другим.
Ханты, судя по следам, используют путь немного восточнее "официальной" седловины. Иногда они спускаются с перевала в лоб, если там нет надува, бывает используют и старую дорогу. Но, перетащить сани с грузом там не выйдет, и они прокладывают собственный путь, примерно в двухстах метрах восточнее. Насколько я понял, сани с грузом, при пересечении перевала с севера на юг, они затягивают наверх двумя снегоходами, но я могу и ошибаться.
После спуска я подхожу к небольшому каньону. Здесь можно поставить небольшую палатку, прикрывшись от ветра склонами и скалами. Но я решаю рискнуть и поставить палатку у выхода в долину. Тогда я сэкономлю время, если завтра погода будет хорошей.
Следующее хорошее укрытие только значительно севернее, в большой лиственничной роще. Но я не успею туда дойти, так как вышел сегодня в путь слишком поздно.
Палатку ставлю у надува за кустами. Единственное место здесь, где ее возможно надежно растянуть. Ставлю мощную стенку. Небо чернеет и напоминает разверстую пасть, и я жалею, что не встал у каньона, а потому закрепляю палатку намертво, выставляя ее затем стеной толстых блоков.
Черная пасть неба закручивается, открывается ещё шире, готовясь пожрать меня и окружающий мир. Матерясь на чем свет стоит, накидываю к стенкам дополнительный вал, чтобы они продержались дольше.
К пяти часам вечера начался какой-то адский буран, с ветром порядка 30 м/с. Если ветер усилится ещё больше, то он разберет мое укрытие, жадно и ненасытно, а затем проглотит меня целиком.
Лезть в сырой спальник не хочется. Но слушать рев ветра без спальника тоже. Спать при таком грохоте почти невозможно, но я все равно пытаюсь.
День 12
Ночью сильный буран. Где-то после 4 утра он начал слабеть. К 9 часам остался лишь порывистый ветер и легкий снегопад.
Стенку, которую вчера ставил, почти полностью разрушило. Завалинку с левой стороны съело. Все восстановил около 8 часов утра.
Телефон перевел в сверхэкономичный режим, так как два аккумулятора из четырех уже закончились.
Погода сомнительная. В смысле, она достаточна для того, чтобы выйти, однако в тундре метет. Я даже поднялся на ближайший взгорок, в сотне метров от палатки, чтобы лучше просмотреть тундру. Ещё вчера я отметил маркеры - отдельные деревья, там, внизу. И либо эта метель придет ко мне; либо успокоится за час-полтора. Мне, в свою очередь, необходимо окошко часа в два, чтобы полностью покинуть эту трубу и уйти в тундре на восток, на участок с более стабильной погодой. За два часа я сделаю 8...9 километров как минимум.
Очень тепло, всего минус 2 градуса - и это тоже настораживает.
Хорошо, что я не вышел. Ветер быстро поменялся, и метель пришла ко мне. Как раз по времени пришлось бы на снятую палатку.
Сделал стенку повыше, со стороны тундры.
Вечером температура опустилась до -6.
День 13
Ночью было тихо, где-то с 22:00. Однако в 4:00 начался очередной адский буран. Метет исключительно сильно. Ветер вновь поменялся, и дует сверху.
Принял решение выходить на Елецкую, как погода встанет. У меня исчерпаны запасные дни, да и палатку скоро порвет от таких ветров. Ей и так в прошлом году сильно досталось.
14:00 - буран так и продолжается. В 15:00 выполз наружу и осмотрел все точки. Передвигаться можно только на четвереньках. Стенку сдуло полностью, но неплохо занастовало вокруг. Есть и плохая новость: из-за постоянной смены ветра меня понемногу приводит к одному знаменателю с надувом, перед которым я стою - то есть заносит снегом с ним вровень.
День 14
Буран продолжается. Чтобы сходить по большой нужде, пришлось выпилить в полу тамбура два больших блока, вытащить их, сделать свои дела, а потом засунуть блоки обратно.
Ночью снилось, будто бы я вервольф, в стае из трех, самый слабый. И имена нам дает вожак.
Странный сон. Будто бы ты сильнее многих - людей; но слабее своих. И всегда делаешь только то, что тебе скажут.
Проснувшись, словно даже чувствую привкус псины на языке. Хотя наверняка это запах мочи из тамбура.
Вывернул наизнанку нижние носки. Будто чистые надел. Ощущение настолько хорошее, что пою довольную песню.
В 6:00 выбрался наружу. Ветер снизу, слегка сбоку. Палатку с подветренной стороны занастовало по самый конек. С большим трудом откопал. Удивительно, как ее не порвало.
К 11:00 сугробы намело выше палатки. Едва откопался. Накидал вал с наветренной стороны и прокопал проход для выдува снега с подветренной. Но все равно меня понемногу заносит. Низовая метель, где-то 10...15 метров над уровнем земли, но с совершенно чудовищным переносом снега. Сейчас необходимо крайне осторожно готовить, чтобы не погибнуть от отравления.
В 14:00 снова откапывался. Хорошо видно, что меня цепляет буквально самый край непогоды, центр которой смещен к западу. На восток погода прекрасная, и если бы я успел выскочить из этой трубы, то давно был бы уже на Рай-Изе.
По хребту прошло три огромных вихря. Сказочная картина, то ли из кошмаров, то ли из волшебных сказок.
Вечером очень плохая погода.
День 15
С трех утра ворочался. Ночью вновь тихо, и я был весь в возбуждении пути.
Позавтракав и собрав рюкзак, в пятом часу утра я вылез из палатки. Погода хмарится, но у меня ветра нет. Зато на выходе в тундру снова висит метельное облако. Решил подождать ещё с полчаса, перед тем как выкапывать палатку.
Уже через четверть часа поднялся сильный ветер сверху. И снова хорошо, что не вышел и не начал снимать палатку - откопать которую полностью я не смогу меньше, чем за полтора часа.
Утром, во время затишья, когда ждал погоду, на всякий случай все равно раскидал снег и сложил новую стенку.
Обнаружил, что забыл снаружи лопату. Испугался. Такая оплошность здесь стоит жизни. К счастью, нашел ее прямо рядом со входом, воткнутую в снег - ее не унесло и не успело засыпать.
Постоянно бегаю по мелкой нужде - реакция организма на кофеин, который я заглотил утром. Естественно, только в тамбур.
Сегодня явная граница по ощущению холода. В 11:00 вылез наружу, так как меня закапывает. Ветер страшный. Пришлось ползти к задней части палатки помогая себе лопатой. Вначале из наста сложил небольшую стенку, и только потом хоть как-то смог откопать палатку. Пока копал - стенку сдуло. Вернувшись, откапывал вход - его занесло полностью.
Когда залезал, пришлось выпрямиться, ветер тут же уронил меня, и я упал внутрь тамбура, оборвав часть внутрянки. Я отстегивал ее со стороны тамбура, как раз на подобный случай, но упал внутрь слишком далеко. Как смог, заштопал.
Видимо, сегодня я все таки накроюсь. Если что, передайте семье и на работу, что я их всех люблю. Но на работе все равно скажите, что здесь лучше ))
Кое-как сготовил. Пришлось открывать вентиляцию и смириться с наметаемым внутрь снегом. И все равно едва не траванулся угарным газом - палатка-то теперь стоит в яме. Не варить тоже нельзя, ведь я не знаю, когда смогу поесть горячего в следующий раз.
Сварил сублиматы плюс двойную порцию пеммикана для жирности и энергии, на всякий случай. На ужин залил термос с какао, чтобы поесть поздно ночью, если доживу. Утром, если оно будет, придется есть всухую.
Пока варил, ветер усилился ещё больше, по ощущениям до 35...40 м/с. Ставлю метки на внутрянке маркером, как меня закапывает. Рюкзак поставил в распор поперек. Под дуги с наветренной стороны подложил ботинки. Менее, чем за два часа, меня замело на 80 см, оставив лишь конек. Теперь вопрос, сломает ли палатку этой массой.
Температура -17 градусов.
Спать лег в полной одежде, даже в пуховике. А спальником лишь укутал ноги. Документы и деньги распихал по карманам. Там же зажигалка и нож. На голове фонарь. Перед собой положил пилу и лопату. Возможно, это единственное, что у меня останется завтра. И, может, единственное, что у меня будет послезавтра.
Палатка выдержала, пока ее закатывало в снег. Но смогу ли я ее снять, и получится ли сохранить то, что в ней лежит? Сейчас я и мои вещи на глубине в метр. И это очень плотный снег, в который невозможно даже воткнуть карандаш.
День 16
Буран бушевал до трех утра. Наружу торчал лишь самый верх тента, и я слышал, как по нему барабанит переносимый ветром снег. Когда я почувствовал, что частота ударов снизилась, я проснулся. Затем принялся искать путь наружу.
Поразмыслив, решил вначале пробовать левый выход. Когда я выбирался на улицу в последний раз, там лежало меньше снега.
Я отстегнул половину внутрянки, подвинул ее, открыл вход и начал прорезать и пробивать узкую дыру наружу, пытаясь определить, насколько близка поверхность. Но, сколь ни старался, пробить путь наружу не смог. Решил прощупать правый вход, и там мне удалось сделать сквозную дыру. Однако снег даже с узкого лаза, в который я с трудом смог выползти, занял почти все пространство внутри моего склепа.
Снаружи оказалось тепло и тихо. Я снял пуховик, накинул его на торчавший из под снега носок лыжи, и принялся ножовкой делать пропилы в снегу вокруг палатки, чтобы затем разбить его лопатой и выкопать палатку.
Почувствовав рядом движение, я резко повернулся, делая шаг назад. Песец тоже отпрянул. Потом потянул свою мордочку навстречу.
-Лиса, лисичка... Красавица. Иди ко мне, моя лапочка, - я вытянул вперед руку.
На морде песца отразилась гамма последовательных, но легко читаемых чувств: "А? Чо? Еда, да? Нет еды? Как нет еды?! Да какая я тебе на хрен тогда лисичка?!"
Песец попятился и обошел меня вокруг. Я осторожно снял рукавицу и начал дергать молнию бриджей, чтобы достать из набедренного кармана под ними телефон.
Песец, обойдя вокруг палатки, подошел к снежной пиле, которая была сложена и слегка воткнута в наст, без раздумий взял ее зубами и вытащил из снега.
Я онемел, оторопел и охренел. Чтобы выхренеть обратно и восстановить остальные функции, мне потребовались некоторые секунды. Которых хватило песцу, чтобы повернуться ко мне своим пушистым хвостом и потрусить прочь.
Двигательные функции восстановились первыми, и я стартанул за песцом. Тот, почуяв погоню, перешел на галоп.
-Брось пилу, сука!!! - очнулись, наконец, функции речевые. - Убью, б...дь!!!
Четыре утра. Рассветная тундра. Висит хмарь. Абсолютная тишина, где ветер пока ещё поджидает первых лучей солнца. И тут узкую долину пересекают песец с ножовкой в зубах и преследующий его грязный ободранный мужик.
Стандартное утро в тундре. Здесь так всегда.
К моему счастью пила все же оказалась слишком неудобной для песца, и он ее выронил. Проклятая тварь завернула передние лапы, ее зад проскользнул по насту: песец совершенно серьезно намеревался за ножовкой вернуться.
- А ну пошел на хер!!!
Песец понял, что не успевает, и резко остановился. Потом повернулся и неспешным, сука, шагом, направился в сторону правого притока ручья, на котором мне так не посчастливилось поставить лагерь.
Я подобрал ножовку, ещё раз проклял едва не обокравшую меня тварь, и поплелся выпиливать свою палатку дальше.
Убрав самые большие куски от стенок, я понял, что вначале мне нужно все достать из палатки. И проще вообще вначале собраться, а потом уже просто упаковать палатку в рюкзак. И сваливать отсюда как можно скорее.
Я расширил вход и осторожно залез внутрь, стараясь не оборвать остатки внутрянки. Чтобы получить доступ к входу внутрянки, мне пришлось выбросить наружу основную часть снега, который я напилил, пробираясь наружу. И только затем я "быстро" начал собираться. "Быстро", потому как в этом крохотном ледяном склепе это оказалось не так уж и быстро на самом деле, хотя я и торопился изо всех сил.
И тут меня пронзила мысль. Пуховик. Я оставил снаружи пуховик, подвесив его на лыжу. В пуховике лежат документы и деньги. И этот пуховик остался наедине с песцом-клептоманом.
Я зарычал и заторопился еще больше. Если сопрет пуховик, подумал я, убью. Выслежу и убью. Неделю буду бежать за ним на лыжах, но поймаю и сдеру заживо с него шкуру. На секунду я даже примерился выползти наружу, но это все ещё нельзя было сделать быстро, и поэтому я просто перешел в сборах на самую лихорадочную передачу.
Первые трудности возникли с веревкой и мешком с альпснарягой, которыми я подпирал боковые стенки. Стены наползли на них, и я вытащил их с большим трудом. Однако затем настала очередь ботинок, которые я поставил на подпорку дуг с наветренной стороны. Оба бота оказались намертво зажаты между задней стенкой и полом, вдавленные дугами и массой снега. Я не мог вытащить их, как ни старался, и поэтому со злости стал колотить по ним мешком с альпснарягой. Через некоторое время ботинки удалось высвободить, хотя будь они послабее, а я покрепче, то оторвал бы у них подошвы - чего мне поначалу просто не пришло в голову, ибо я был слишком зол.
Переобувшись, я упаковал чуни и, выталкивая впереди себя рюкзак, выполз наружу.
Пуховик висел на месте.
Я несколько раз выдохнул, успокаивая дыхание, закрыл глаза и предался минутке самоуничижения.
Я - высококлассный специалист по созданию самых немыслимых проблем на самом безупречном месте и по дальнейшему их героическому преодолению. Иногда даже эпическому. Мастер изящного решения через жопу всего того, с чем ни один (!) нормальный турист никогда в жизни не столкнется. Ибо если в нашей вселенной существует хотя бы крошечная вероятность самого нелепого приключения - таковое со мной обязательно случится.
И вот, апофеозом моего опыта на перечисленном поприще стал экспертный выбор самого снежного пятака на площади в два десятка километров ("снег - это жизнь!"), где меня вначале погребло заживо, а когда я с трудом выбрался наружу, то единственное средство моего спасения спер песец.
Песец, Карл!!! Гребаный белый песец!
Закончив положенное по секундомеру время на психотерапию, я ещё раз глубоко вздохнул.
Все-таки ходить на Полярном Урале чисто по горам красиво, непредсказуемо и круто. А внизу, в равнинной тундре - слишком уж скучно. Поэтому я стараюсь туда не спускаться. Иначе умру от скуки, а не от приключений.
Откапывая палатку дальше мне было уже смешно. Во-первых, я обожаю постебаться над самим собой. На самом деле, если не умеешь смеяться и стебать самого себя, то совершенно точно нельзя стебать других. Я, правда, не люблю стебать других людей, но зато обожаю хейтить производителей снаряги. А все почему? Потому что все леопарды социалисты, социопаты и вообще хитрые и наглые сволочи. Типа этого песца. Кстати, возможно, он вообще собирался поменять мою пилу у хантов на рыбу.
Во-вторых, если бы я помер на днях потому, что у меня нет снежной ножовки - а от этого здесь умереть несложно, то никто и никогда бы не узнал, что ее украл песец.
Вообще, это наглядная иллюстрация к тому, что когда погибает вся группа или, в моем случае, соло, то абсолютно все предположения о причинах аварии так или иначе остаются высосанными из пальца предположениями. Ибо истинные причины могут быть столь нелепы, что либо вообще не приходят в голову, либо их отбрасывают за той самой якобы нелепостью.
Диванных наблюдателей, особенно мастеров спорта, низводит до профнепригодности та самая логика, которой они так гордятся. Часто мне гораздо проще общаться с неофитами - у них глаза еще не зашорены, самомнение ещё не пробило небеса, а сами они пока не представляют собой ходячую ошибку выжившего. Даже если они мне не верят, мне все равно: по крайней мере они не пытаются тут же доказать, что я мудак и ничтожество. А это дорогого стоит в нашем мире ))
Короче - новички ещё не поражены проказой глупости, которая давно пожрала нутро любого "мастера". И с этой проказой справиться очень непросто. Миновать же ее невозможно вовсе, это медицинский факт. Не уверен, что можно и вылечиться полностью - я, например, до конца так и не смог.
После того, как я выдрал, наконец, из под снега свою палатку, выкопал лыжи и палки, яма в снегу была таких размеров, будто сюда пригнали экскаватор и тот уже полдня отработал.
Но, к сожалению, как бы я ни торопился, у меня ушло около трех часов только на палатку. Плюс время утром, чтобы из нее выбраться.
Естественно, погода начала портиться, и очень сильно.
Ее трудно винить. Окошко было большим, достаточным, чтобы я ушел куда угодно. Но - без палатки.
А раз уж я так к ней привязался, то пришлось ставить ее рядом с ямой и вновь мастырить к ней стенку.
- Живу я, б..дь, тут, - со злостью подумал я, орудуя ножовкой. - Вот такое вот херовое место выбрал, да. Открытое, сука, со всех сторон. Зато с кустом и песцом, и солнце ничего мне не загораживает. Иногда - когда снегом не заносит.
Ветер дул снизу, примерно в 15 м/с. Два снегохода хантов, словно дракары древних мореплавателей, шли по ветру, в сторону перевала. Один тащил за собой большие груженые сани.
Рядом со мной они остановились. Мы поздоровались и они с интересом оглядели яму. Та напоминала портал в ад.
- Меня тут закопало немного, - пояснил я.
- Так ты встал на открытом месте, потому и закопало.
Я развел руками. С логикой не поспоришь.
- А что завтра по погоде обещают?
- А как и сегодня: 15-20 м/с.
- Это внизу?
- Внизу.
- Значит здесь 25 будет, - уныло констатирую я. - И снова я отсюда никуда не уйду.
Ханты согласно закивали. Мне они вообще нравятся своим жизненным оптимизмом. Местные поселенцы их не любят, говорят они странные и, бывает, страшные. А по мне так - отличные ребята. Если бы все так радовались жизни, мир был бы чуточку лучше.
Перекинувшись ещё несколькими фразами, мы прощаемся, и они плывут дальше, в свое становище, по другую сторону хребта.
Я заканчиваю с палаткой, залезаю в нее и, наконец, делаю кипяток.
Что ж, остается только наслаждаться отпуском. А иначе зачем я вообще сюда приехал?
День 17
Всю ночь просыпался, чтобы поймать погоду. Но - увы. Дует так, что из палатки выйти невозможно.
Переделал ремонт подвеса внутрянки.
День 18
Ночью ветер стих, и я выходил смотреть на небо. Оно не было звездным , но было удивительно спокойным. Ночная тундра тихо и мерно вздыхала, будто спала, умаявшись от непогоды.
Вслед за ней снова уснул и я.
Проснулся в 3 утра, вышел в 4:30. Ветер вначале попутный, затем боковой, 10-15 м/с.
Видимость поначалу не очень хорошая, и я никак не могу поймать направление на лиственничную рощу, что на слиянии Янас-Шора и Харуты. Навигатор крутит стрелку, как хочет, и если при старте с места лагеря я представлял себе куда идти, то выйдя в тундру немного потерялся и забрал излишне на запад.
Идти совсем уж быстро не выходит - глубокие заструги перемежаются с каменной крошкой, лежащей на голой земле. Спустя полтора часа снег становится лучше, ветер тише, а я подсекаю снегоходный путь хантов, которому и следую.
Пройдя сквозь очень живописную рощу, с крепкими деревьями, я вижу на увале путевой знак. Снегоходный путь, еле заметный, уходит туда же. За знаком начинается хорошо читаемая дорога, та самая, которая и идет на перевал Хара-Маталоу. По ней катится быстро и споро. Встречаются пустые бочки из-под топлива, какие-то древние железяки.
Роща и путевой знак - последние хоть как-то интересные объекты в тундре, радующие глаз. Все остальное плоско и безжизненно. Я понимаю, что в условном спорте добивать километраж переходами по этим ледовым полям вполне нормально, но сам на такой подвиг не способен. Лучше уж сидеть с песцом наверху, туда-сюда перекидывая снег. Группой идти по таким пространствам интереснее, но в соло хочется движухи и треша. А иначе зачем вообще идти в одиночку? Чтобы помирать здесь со скуки?
Постепенно поднимаюсь все выше. В какой-то момент ветер стихает почти вовсе, и я делаю короткий привал. Впрочем, спустя полчаса, ветер задувает вновь, постепенно усиливаясь. Я к тому времени уже начинаю с увала спуск, прикидывая, где могу поставить палатку, если вдруг прижмет. На увале снега почти нет, он встречается лишь в редких небольших распадках. Дорога покрыта обледенелым слоем, и иногда я даже почти не отталкиваюсь палками - ветер и так гонит меня по ней.
Но дорога постепенно заворачивает к западу, а ветер как раз западный. Вскоре он достигает 15 м/с и все продолжает усиливаться.
Я различаю внизу полосу хорошей зеленки и тороплюсь к ней. Это стрелка Бабья-Вож и Харуты. Очень удачно нахожу огромный надув, за которым и ставлю палатку.
Когда заканчиваю с установкой лагеря, порывы ветра достигают 25 м/с, с постоянным дуловом в 15-20. Здесь, за надувом, это не ощущается, и необычно смотреть на сгибающиеся кусты и вихрящиеся потоки снега буквально в нескольких метрах от себя. Приближающиеся по тундре порывы сопровождаются уже привычным мне грохотом.
До Елецкой всего 14,5 км по прямой. На самом деле это всего 2,5 часа ходу по свежему, с утра. Не нужен будет даже привал. Но по такому ветру дойти невозможно. На увале сейчас ветер такой, что запросто может сдуть.
Долина, из которой я вышел, и в которой так надолго застрял, сплошь покрыта непогодой. Зато в устье Ельца погода отличная - и это тоже отсюда видно. Лоскут голубого неба, без облаков, начинается ровно с него и распространяется на весь Рай-Из.
Температура всего -2. Я мокрый настолько, что шевелиться не хочется. Пуховка похожа на мокрую тряпку.
В палатке, впрочем, все довольно быстро сохнет. У меня почти нет ветра. Открыл настежь вентиляцию, оба окошка. Господи, у меня в палатке вечность не было так сухо. Заодно сам подсушился. Жаль, спальный мешок высушить так не выйдет.
Вечером сломался термометр.
Начал слушать Джека Лондона, вновь пока сделав паузу с Террором.
День 19
Ветер не унимался всю ночь и все утро. Да и почти весь день тоже. Вокруг сильно намело, но я стою так, будто у Христа за пазухой. Наверное, это лучший мой лагерь за весь поход. Палатку даже выкапывать не придется.
Ветер утих в два часа дня, и спустя полчаса я уже вновь бежал на лыжах по дороге. Но, это оказалось труднее, чем я ожидал. Здесь больше распадков, и в них намело много снега. Я то сталкиваюсь с тропежкой, то с очень глубокими застругами и выдувами.
В итоге я спускаюсь в русло реки Елец только в половине шестого, когда солнце уже заходит за горизонт. Перед этим уже как час ветер усилился до некомфортного значения, и теперь разгонялся все больше. Я едва успел уйти под защиту рощи и многочисленных наметов снега в ней.
Ужинал уже по темну. До станции идти 2,5 километра. Будет очень смешно, если завтра будет настолько мощный буран, что мне придется и здесь сидеть. А что делать? 2,5 км - не хухры-мухры, если ветер валит с лыж.
Ну, еда у меня есть. Можно и посидеть. В таком случае даже успею дослушать "Террор".
День 20
Погода утром как на картинке. Идеальная.
Спал почти до семи утра. Неторопливо позавтракал горячим, залил термос. Так же неторопливо собрал палатку и за сорок минут вышел к станции.
Я никогда не выходил на Елецкую. Оказывается, там есть даже маленький зал ожидания и билетная касса. А рядом, на улице - буфет, который, правда, открывается лишь за час до прихода поезда.
В буфете поживился шестью бутербродами и шестью пирожками с повидлом. Кажется, я превращаюсь в жирооборотня.
В поезде работяги на чем свет костерят погоду - оказывается, здесь тоже шесть дней подряд особенно сильно дуло, и хорошая погода пришла вот сегодня.
Надо думать, потому, что я вышел с маршрута )
Вагон плавно покачивается. Поезд движется осторожно, вдоль сжимающего наш путь хребта.
Воздух прозрачен, а солнце ярко подсвечивает отвесные скалы. Я разглядываю в окно Рай-Из, до которого так и не добрался этой зимой. И до которого уже вряд ли отправлюсь в путь вновь.
Где-то вдалеке спит железный дракон, чутким сном, сторожа перевал и долину внизу. А когда приходят большие ветра, он мечтает уйти с ними прочь.
Надеюсь, у него и вправду это получится.