Заключённые в лагере №1 (Мраморное ущелье)

Ворота в лагерь заключённых на руднике месторождения Мраморное

Оглавление

Предыдущая глава: "Схема рудника в Лагере №1 (Мраморное ущелье) и его работа"

«Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства». В одно время предписанная лагерным уставом, эта надпись находилась на воротах большинства лагерных отделений Дальстроя.

Выцветшие буквы, явно выведенные через трафарет, двенадцать лет назад ещё можно было с трудом, но различить на досках, бывших когда-то воротами лагеря з/к на руднике Мраморного ущелья.

В узком мешке Мраморного ущелья лагерь заключённых располагался ближе к штольням, отделённый от входа в ущелье постройками администрации. По сравнению с ними, он занимал сравнительно небольшую площадь – всего 150 на 150 метров.

Окружённую колючей проволокой, территорию лагеря втиснули между скалами и сухим руслом ручья, на каменистый склон, почти лишённый почвы.

Четыре барака из тонких брёвен, каждый из которых обогревался двумя буржуйками, вмещали в себя порядка 500-600 заключённых. Примерно столько их и работало на добыче руды и в мастерских. Кроме ежедневного тяжёлого труда, постоянным спутником заключённых был жёсткий климат, то наваливающийся на ущелье морозами или дождями, то погружавший его в густой туман. Солнце тоже редко баловало эти места – слишком высокие скалы делали световой день довольно коротким.

Несмотря на жестокость условий жизни и работы, никаких добавок к рациону питания у заключённых не существовало. Согласно постановлению Совета Министров СССР №172-52СС, приказом которого и образовалось Ермаковское рудоуправление, на заключённых распространялись стандартные нормы питания, регламентируемые постановлением СМ СССР №4293-1703 от 20 ноября 1948 года.

Их отличие от существовавших ранее состояло в установлении средней (гарантированной) нормы питания и сокращении нормативных категорий. В тоже время, для «не желавших добросовестно трудиться» устанавливалась норма питания в 3 раза ниже, чем для выполнявших производственные задания или работавших на не нормированной работе.

Нормы питания заключенных, утвержденные в 1949 году, выглядели следующим образом:

Норма № 4 вводилась для заключенных оздоровительных команд - 3119 калорий; норма № 5 для питания детей в Доме ребенка - 1978 калорий; норма №6 питание во время этапирования заключенных - хлеб 900 гр, мясопродукты 270 гр, консервы 270 гр; норма № 7 дополнительное питание для заключенных, выполнявших норму выработки на особо тяжелых работах - хлеб 100 гр, крупа 80 гр, сахар 15 гр, табак 15 гр в день, спички 4 коробки в месяц.

Норма №8 использовалась в том числе и как рычаг давления на заключённых. Нормы №2 и №8 достаточно быстро приводили к истощению в силу своей крайне низкой питательности, делая заключённых более сговорчивыми в отношении порядка и работы. В противном случае з/к умирал от болезней. Таким образом применялся общий для ГУЛАГа принцип "живёшь, пока работаешь" [2].

На практике дела по снабжению лагерей продовольствием, особенно в труднодоступных районах, обстояли плохо.  В архивных сборниках приказов по ГУЛАГу нередко встречаются докладные записки как о недостаточности продовольственного обеспечения, так и о низком качестве продуктов. Пример - добавление в хлеб опилок.

Основу питания заключённых составляли ржаной хлеб, картофель и похлебка, энергетическая ценность которых даже по расчетам составляла всего 2560–3200 калорий. Реальная же питательность была намного меньше, так как значительная часть продуктов разворовывалась как вольнонаемными работниками лагеря, так и кухонной прислугой [2].

Консервные банки на территории лагеря заключённых

Важный момент - питание заключённых, не получавших премиальное денежное вознаграждение за выполнение норм, качественно не изменялось даже в условиях хорошего снабжения рудника. Такова общая специфика всей системы ГУЛАГа, независимо от территориального расположения ИТЛ.

Таким образом, хотя БорЛАГ и снабжался лучше в количественном отношении, чем лагеря Дальстроя (в силу меньшей удаленности и меньшего же контингента), это не могло влиять на качественную составляющую питания. Отпуск продуктов осуществлялся, во-первых, согласно продовольственной норме; во-вторых, согласно сложившимся в системе ГУЛАГ устоям, которые никогда не были в пользу рядовых заключенных.

Сопоставление продовольственной нормы и потребления энергии на горных немеханизированных работах (особо высокая интенсивность труда) свидетельствует, что рабочие, занятые на основном производстве (добыча руды) имели 20...40-процентный энергодефицит. Добавим сюда короткое лето не позволяющее восстановить силы после длинной, с морозами до 50–55 градусов, зимы. Тяжелый физический труд на холоде или в штольне, ядовитость работ, крайне скудное некалорийное питание, постоянные обморожения – всё это в сумме создавало практически невыносимые условия жизни заключенных и предпосылки к высокому травматизму.

Официально добыча руды вредной не считалась, поэтому рабочий день по нормам составлял 9 часов¹. Тем не менее, в постановлении, которым определялись нормы, указывалось, что при выполнении срочных работ - а сюда как раз относилась добыча урана в условиях атомной гонки - допускалось увеличивать рабочий день ещё на два часа.

В итоге на практике получался 11-и часовой рабочий день и в лучшем случае 4-5 выходных в месяц. Добавим сюда скудный паёк, суровый климат и почти полное отсутствие качественного медицинского обеспечения².

Ущелье Мраморное. Вид на лагерь администрации и, за ним, лагерь заключённых. На заднем плане зона добычи руды.

Согласно исследованиям С.М. Мельникова, статистика схожих по условиям подобных лагерей Дальстроя выглядит следующим образом: на начало 1949 года полностью физически здоровых людей (I категория) насчитывалось только около 20%, примерно 40% были сравнительно здоровы и относились ко II категории труда. Использовать их на тяжелых работах приходилось со скидкой нормы на 20%. Почти 27%, даже по меркам жесткой лагерной медицины, были ослаблены физически настолько, что при использовании их на тяжелых работах приходилось снижать нормы на 50%. Около 10%, также крайне ослабленных, находились на категории индивидуального труда - на простых работах. 1,5% были инвалидами.

Большую проблему составляла доставка воды в лагерь. По ущелью Мраморному не течёт вода, так как её уровень находится значительно ниже верхней границы обломочного материала.

Летний трубопровод к лагерю администрации был проложен от небольшого ручья, падающего со скал правого борта ущелья. Забор воды осуществлялся непосредственно у водопада. Функционировал трубопровод со второй половины мая до середины сентября.

Летний водопровод к лагерю администрации

Наверх, к мастерским и штольням, воду качала насосная станция, по временно проложенным трубам. Из-за подвижек обломочного материала каждый год их приходилось прокладывать заново.

Примечание: в тёплое время года, в районе насосной станции, возможно функционировал временный колодец, в виде деревянного сруба или металлической толстостенной трубы, проходящих через разрытый камень к монолитной породе, по которой и текла вода. Однако, следов конструкции обнаружить не удалось. Неизвестен и расход воды через ложе долины на тот момент, ровно как и толщина водоносного слоя.

Зимой вода в ущелье была доступна только в виде льда, который приходилось возить на машинах с реки. Дефицит воды в холодное время года приводил к тому, что заключённые не могли мыться и стирать одежду. В подобных условиях создавались все предпосылки к заболеванию дизентерией и брюшным тифом.

Снегур А.Е. в своём исследовании [1] констатирует отсутствие информации в доступных архивах о поступлении в БорЛАГ политзаключённых. Вместе с тем, он упоминает о деятельности специального лагерного суда, осудившего в период 1949-1951 годов повторно 130 заключённых, из них по "политической" 58 статье 51 человек. В данном случае, речь, вероятно, идет о «саботаже», т.е., осуждении за отказ выходить на работу.

Для иллюстрации условий содержания на руднике Мраморного ущелья Снегур приводит письмо з/к Василия Иванова. В письме тот описывает достаточно мягкий режим. Однако, часть его других свидетельств не находит подтверждения при изучении рудника. Например, В. Иванов свидетельствует только о трёх штольнях на Мраморном, входы которых после закрытия рудника были подбурены и взорваны, а оставшееся в них оборудование законсервировано.

Исследование штолен на месте показывает гораздо их большее количество, полное отсутствие следов подрыва и консервации, а также оборудования в них.

Снегур А.Е., ссылаясь на архивы, указывает, что в БорЛАГ было направлено лишь 38 осужденных по 58-ой (политической) статье. Подавляющее число других заключенных были осуждены по Указам (подробнее – в главе «Заключенные в БорЛАГе») и юридически относятся к «уголовникам», хотя на самом деле таковыми не являлись. Вместе с тем, Снегур приводит данные по 3101 з/к, тогда как всего через лагерь прошло 3735 заключенных.

Судя по реконструкции лагеря заключённых на руднике Мраморного ущелья, послабления режима в нём не осуществлялось. Сама же схема свидетельствует о некоторой аналогии со строгим режимом в спецлагерях.

Определённое ослабление режима в исправительно–трудовых лагерях СССР конца 40–х – начала 50–х годов не касалось осужденных по политическим статьям. В отношении политических заключенных в отдельных лагерях имела место прямо противоположная тенденция: ужесточение лагерного режима.

"Политические заключенные послевоенного времени существенно отличались от осужденных по 58-й статье в 30-е годы. Около 60% из них были осуждены по статье 58-1-а, 58-1-б («измена Родине»). Многие являлись участниками вооруженной борьбы с советской властью, значительная часть прошла войну. В связи с этим существовавшая ранее система диктата уголовных заключенных над политическими перестала быть эффективной. Более того, складывалась ситуация, когда политические заключенные, главным образом из числа бывших военных, используя армейские отношения, а члены националистических групп - национальные отношения, были более организованны, чем заключенные – уголовники, располагали возможностями противостоять лагерному режиму. Кроме того, было очевидно, что для обеспечения эффективности лагерной экономики, повышения производительности труда лагерного контингента, помимо жестких административно–карательных мер необходимы были и меры экономического стимулирования, что вступало в противоречие с карательной политикой в отношении осужденных за преступления против власти"[2].

Так как политические заключенные послевоенного времени являлись в первую очередь бывшими военными, воевавшими за обе стороны конфликта, либо попавшие во время военных действий в плен, то после ареста они попадали в специальные фильтрационные лагеря. После проверки их либо отпускали (очень редко), либо расстреливали, либо направляли в концентрационные лагеря или на поселение. Направленные в концлагеря (ИТЛ) в основном этапировались на объекты Дальстроя, где их условия содержания носили карательную функцию.

БерЛАГ³, например, как один из самых известных спецлагерей, имел следующую статистику по статьям осуждения заключенных:

Характер преступлений

%

Контрреволюционные преступления, в том числе:

99,3

измена Родине

74,1

шпионаж

13,0

террор

3,3

диверсии

1,3

прочие контрреволюционные преступления

7,7

Уголовные преступления

0,7

Из прошедших через БорЛАГ заключенных 2250 з/к были осуждены по Указам и «закону о трех колосках» (подробнее в главе «Заключенные в БорЛАГе»), 38 по политической статье и 813 за «прочие уголовные преступления». Единственный доступный источник на сегодняшний день в отношении численности з/к в БорЛАГе и их статей – это А.Е. Снегур, исследовавший архивы БорЛАГа. Однако статистика по оставшимся 634 з/к отсутствует, и за что именно они были осуждены, неизвестно.

Как видим, в отношении того состава заключенных, который работал непосредственно на руднике Мраморного ущелья, можно предполагать что угодно.

Можно делать лишь следующие выводы:

а) условия жизни, труда и питания заключенных в Мраморном ничем не отличались от объектов Дальстроя (где условия были весьма жестоки).

б) охрана лагеря заключённых в Мраморном была поставлена чрезвычайно серьёзно.

Последний тезис показателен. Во-первых, ограда лагеря находилась под напряжением (выводы сделаны на основе проводов, тянущихся от столбов ЛЭП к внутренней ограде и вдоль неё). Во-вторых, территория полностью просматривалась с четырёх вышек по углам лагеря и освещалась мощными прожекторами. В третьих, внутреннюю часть долины, где работали заключённые, огородили глухим высоким забором и колючей проволокой. Глухое ограждение полностью перегораживало ущелье, проходя от скал с одной стороны, до скал другой.

Зона добычи руды огораживалась дополнительно, также как и зона с мастерскими и вспомогательным оборудованием.

При этом в лагере администрации, где заключённые выполняли отдельные работы – например, по ремонту автомобилей, также существовала отдельно охраняемая и огороженная территория, где и работали заключённые.

Развалины барака заключённых
Территория лагеря заключённых. Вид из сторожевой вышки.

Таким образом, исследование рудника позволяет с некоторой долей вероятности относить лагерный контингент Мраморного ущелья к спецзаключённым.

Подобное заключение, вместе с восстановлением схемы работ других лагерных пунктов, однозначно предполагает разные режимы содержания заключённых в ОЛП Борского лагеря. Подробно мы рассмотрим их в последующих главах, а также в отдельной главе, посвящённой количеству заключённых БорЛАГа и общим условиям их содержания.

То есть, в отношении режима охраны БорЛАГа мы имеем два объективных момента – очень серьезные охранные меры в отношении отдельных ОЛП (Мраморное ущелье, например); и слабые охранные меры в сочетании с непостоянным конвойным сопровождением работ (или вовсе отсутствием такового сопровождения) в отношении иных ОЛП (например, добыча угля в долине реки Средний Сакукан). Разница настолько сильна, что логически напрашивается вывод о разделении (на основании какого-то ряда признаков) лагерного контингента и, соответственно, условий его содержания.

Исследования А.Е. Снегура позволяют предполагать, что разделение степени охраны вызвано частотой побегов с тех или иных ОЛП. Наибольшее количество из них как раз происходило из Мраморного ущелья, так как условия и труда, и быта з/к там были наиболее жесткими. Однако без дифференциации абсолютно всех заключенных по ОЛП и статьям, по которым они были осуждены, это предположение является субъективным.

Деятельность Борского лагеря пришлась на пик численности заключённых в СССР, когда общее количество осужденных превысило довоенный уровень.

Если на конец 1945 года списочный состав заключённых составлял 1,11 млн человек (примерно столько же, сколько и перед войной), то в 1947 году он достиг уже цифры в 2,17 млн. С 1949 по 1951 года в СССР числилось 2,5 млн осужденных, и лишь с 1952 года эти цифры начали снижаться.

На сегодняшний день существуют разные позиции о причинах столь резкого повышения уровня репрессий населения в послевоенные годы.

С.М. Мельников, в своём исследовании деятельности Дальстроя, видит в послевоенных репрессиях попытку государства ужесточить контроль над населением и укрепить свою власть. Карательные действия против собственных граждан насаждали атмосферу страха, а также позволяли изолировать нежелательный контингент. Параллельно репрессии обеспечивали ГУЛАГ трудовыми ресурсами(4).

Таким образом, например, работа специальных лагерей, в силу специфики своего контингента, носила в первую очередь карательный характер.

Отношения между заключёнными и вольнонаёмными в те годы фактически исключались.

Мельников, опираясь на архивные документы, характеризует их следующим образом:

"Характеризуя отношения лагерной и вольнонаемной кадровых подсистем, необходимо отметить их слабое взаимодействие. Лагерный сектор был жестко изолирован, подавляющее большинство вольнонаемных специалистов не имели доступ к организованной рабочей силе – нарядчиками, учетчиками, бригадирами являлись заключенные. Лагерный режим запрещал контакты вольнонаемного административно–технического персонала и заключенных - не руководителей производственных структур. Все производственные отношения строились по жестко регламентируемой форме, карались любые личностные отношения между вольнонаемными работниками и лагерным контингентом. Заключенные рассматривались, особенно в период массовых репрессий, как опасные враги к которым должно быть строго негативное отношение. Любые попытки вступить в контакт являлись чрезвычайным происшествием и строго наказывались" [2].

Сторожевая вышка

На основе вышеизложенного, если руководствоваться эмоциями, можно утверждать, что лагерь заключённых в Мраморном ущелье представлял собой своеобразный конвейер по переработке человеческих ресурсов в урановую руду. Не одна сотня людей прокляла это место - узкий каменный мешок с непосильной работой и жестокими условиями существования.

Именно такой была цена, за которую пытались добыть первый в СССР "хороший" уран.

Примечания

  1. Время на путь заключенного от своего барака до места работы в рабочий день не входило. В Мраморном ущелье путь от лагеря з/к до рудника зимой занимал не менее часа в одну сторону – естественно, пешком. Перепад высоты составлял 400 метров. В этом отношении сильно выигрывали те заключенные, которые работали в мастерских: им и идти было ближе, и набор высоты составлял значительно меньше (200 метров).
  2. Что именно собой представляло медицинское сопровождение подобных лагерей, наглядно и подробно описано у В. Шаламова в «Колымских рассказах». Так как начальство Ермаковскому управлению было назначено с Дальстроя, и сама схема работы рудника взята оттуда же, то нет оснований считать, будто бы медицинское обеспечение между ними чем-то качественно отличалось.
  3. БерЛАГ (Береговой исправительно-трудовой лагерь) - особый лагерь № 5 МВД СССР, действовавший в структуре ГУ СДС «Дальстрой» в 1948—1954 годах. Входил в систему особых лагерей, организованную на основе постановления Совета Министров СССР № 416—159 от 21 февраля 1948 года «Об организации лагерей МВД со строгим режимом для содержания особо опасных государственных преступников». В нем содержались прошедшие фильтрационные лагеря военнопленные, участники «антисоветских организаций» (троцкисты, эсеры, меньшевики и др.), осужденные за терроризм, выданные союзниками белоэмигранты и перебежчики, и т.п. В основном БерЛАГ занимался добычей полезных ископаемых, в том числе урана (рудник Бутугычаг). В конце 1949 года контингент лагеря насчитывал 23 906 человек, включая 4098 женщин.
  4. На мой взгляд, одной из причин возросшего уровня репрессий была послевоенная необходимость принудительного направления сельских жителей в индустриальную сферу. Так как перед войной СССР все ещё имел высокую долю сельского населения, это сильно мешало индустриализации страны, пионерному освоению дальних территорий и быстрому восстановлению после окончания войны. В условиях массовых больших строек и резко возросшей добычи полезных ископаемых, стране не хватало рабочих рук. Социальный эксперимент с системой исправительно-трудовых лагерей позволял решить эту проблему быстро и сравнительно недорого – путем изъятия определенного процента населения из его обычной жизни и последующего направления на принудительные работы. Параллельно создавались ограничения для отбывших срок, чтобы перераспределить население по огромной территории страны. Впоследствии, правда, резкое сокращение сельского населения в пользу незанятого в сельском хозяйстве, в сочетании с его неэффективностью и отсталостью, привело к дефициту зерна в СССР.

Источники:

  1. Снегур А. Е. Ключ Мраморный : Хроника Первого Забайкальского Урана. — 3-е изд. — Чита: Экспресс-издательство, 2010. — 272 с.
  2. Мельников С.М. Дальстрой как репрессивно-производственная структура НКВД-МВД СССР : 1932-1953 годы. - дис. на соиск. учен. степ. к.ист.н. спец: 07.00.02. - Томск, 2002. - 210 с.
  3. Филимонов Ф.В. Количество заключённых в лагерях ГУЛАГ [Электронный ресурс]. 2016. URL: https://leopard-fil.ru/kolichestvo-zaklyuchyonnyh-v-lageryah-gulag/ (дата обращения 01.01.2020)

Оглавление

Следующая глава: "Штольни в лагере №1 (Мраморное ущелье)"