Рассказ об экспедиции на хр. Кодар, сентябрь 2019

Рассказ об экспедиции на хр. Кодар, сентябрь 2019

Я ищу на вокзале неприметный, не всем пассажирам видимый, бар, и за пивом стираю прежний мир из памяти.

Мясо здесь похоже на резину, а пиво на мочу. Несколько других путешественников, столь же обглоданных жизнью, как и я, тоже молча поглощают свои напитки.

Мы здесь все неудачники и все одинаково жалки. А потому стараемся не смотреть друг на друга.

Спустя бокал я перестаю помнить, откуда пришёл и куда направляюсь. Теперь я всего лишь бродяга, один из многих. Мы странники дорог и неизведанных путей. Мы - песок, покрывающий полы любой планеты – хрустящий под сапогами, обжаренный на солнце и вымороженный в ледяных ветрах. Тщательно выметаемый из углов и выбиваемый из половиков. И вновь и вновь появляющийся снова.

Я не хочу вспоминать далёкое прошлое. Да, наверное, и не смогу. Не хочу вспоминать и прошлое близкое – оно потянет назад, заставит оглянуться и подумать. Нет большего зла, чем раз за разом гонять в голове минувшие события, уже свершённые и канувшие в лету, оставившие искажённый осадок в нашем подсознании.

Сразу за очередным глотком мне в голову приходит иное. Воспоминание, как в одном из посещённых миров я сидел перед жарким ночным костром, в компании случайно встреченных путников. Протягивая лапу к огню, я обжаривал истекающий соком кусок зайчатины и смотрел сквозь пламя. Смотрел на самую прекрасную девушку во всей вселенной, играющую с собакой. Их тени то и дело расцвечивались красками в отблесках сгорающих дров, а затем на краткий миг снова оборачивались во тьму.

Я наблюдал за ними и впервые в жизни сожалел о лишних пятнадцати годах, не позволяющих мне играть рядом с ними.

Сейчас, за липким столом бара и с кислым привкусом во рту, воспоминания о девушке и собаке показались мне единственными, достойными внимания. И единственными по настоящему важными.

Содержание


День 1

На перрон вокзала станции Новая Чара, с сумками, чемоданами, рюкзаками и пакетами, выплеснулась добрая половина пассажиров поезда, пачкая воздух парами перегара, сигаретным дымом и стойким кислым запахом затасканного нижнего белья.

Большая часть вахтовиков добиралась сюда через Москву, в течение пяти дней. Государство, очнувшееся от летаргического сна кризиса и санкций, вдруг начало интенсивно вкладывать миллиарды в постройку второго пути БАМа, его электрификацию и прокладку новых тоннелей. Попутно приступили и к добыче меди на хребте Удокан. Здешние залежи последней занимают первое место в стране по её запасам и третье в мире. Советский Союз, разведавший залежи ещё в далёком 1949-м, за сорок последующих лет своего существования так и не смог к ним подступиться. Его преемнику, России, понадобилось на это ещё почти тридцать.

Сам же я сюда приехал за призраками прошлого, хоть и не своими. Иногда стоит контролировать свои похождения, и, забыв про спортивные походы, всё же не спасаться бегством от людей и мегаполисов, а просто заняться другой работой.

Между прочим, в кои-то веки отправляюсь в горы не один. Сейчас мои цели сугубо экспедиционные и с толковым напарником решать их гораздо быстрее и результативнее.

Шаман, мой спутник, приезжает через час на другом поезде. Он из Благовещенска. Когда-то давно мы уже ходили с ним вместе. Раз десять, наверное.

На вокзале мы с Шаманом, не торопясь, перетряхиваем рюкзаки, завтракаем остатками еды из поезда, и нанимаем такси до села Чара. Охранники, по одному на каждом выходе, безмятежно спят, выключив рамки безопасности. Мы тихонько крадёмся мимо них, аккуратно придерживая за собой двери.

На улице не по сентябрьскому тепло – плюс семь. Но брод через реку бодрит. Несмотря на низкий уровень воды, брод, которым я обычно пользуюсь для перехода на Пески, основательно подразмыло. Мы купаемся по пояс, прежде чем вылезаем на противоположный берег.

От брода, за пять ходок по 45 минут мы пересекаем Чарские Пески и выходим на берег озера у их южной границы.

Здешнее урочище – крупный массив сыпучих движущихся песков. Пустыня, длиной почти двенадцать километров, ошибочно закинута кем-то из Богов в столь нехарактерное для неё место. Барханы в ней достигают 80 метров высоты, а их крутые склоны заставляют остро жалеть об отсутствии верблюдов для переноски поклажи.

На озере многолюдно - к нашему немалому удивлению. Обычно я стараюсь избегать занятых стоянок, но сегодня выбора у нас с Шаманом нет – озеро является в здешних окрестностях единственным удобным местом для бивака.

Первыми к нам на берегу расположились эвенки. Традиционный чум окружён тремя вполне современными палатками. Рядом с лагерем пасутся несколько оленей. Лает привязанная к дереву собака.

На несколько минут присаживаюсь рядом с палатками. Мы знакомимся, обмениваемся обычными для таёжной встречи фразами, расспрашиваем друг у друга интересующую обе стороны информацию. Эвенки молоды, примерно лет двадцать, и, возможно, именно поэтому наш разговор не затягивается. Не поступает и традиционного приглашения попить чаю и посидеть у костра. Впрочем, они элементарно могут быть заняты, и я сам стараюсь не задерживаться и не отвлекать их.

Далее по берегу разбит табор работников заказника «Кодар». Стоят палатки, ревёт гусеничный вездеход, перегоняемый с одного места на другое. Здороваемся и здесь, но задерживаемся ещё меньше, чем у предыдущих палаток.

Свой бивак разбиваем у самого конца береговой линии. К вечеру на поляну двумя вездеходами завезут съёмочную группу американского телеканала National Geographic. Лучше сразу занять место подальше и никому не мешать.

Съёмки у National Geographic планируются пока подготовительные, в рамках какого-то большого проекта. Кажется, в октябре здесь пройдут по маршруту пожарные с Аляски. Я им искренне сочувствую – даже с учётом того, что непосредственно в горы их не загонят, даже здесь, внизу, здешний климат доблестных работников огня ой как не порадует. Я, например, в конце сентября вполне думаю выходить по долине реки Сюльбан по колено в снегу. И одновременно проваливаясь ещё на полметра в ледяную воду, покрывающую бескрайние болота этих негостеприимных мест.

Зато на озере стало уютнее. Вокруг прибрали мусор, появились пиленые дрова. Даже поставили два туалета.

Шустро обедаем с Шаманом на горелке, и сразу идём работать. Сегодня мы изучаем восточную часть большого посёлка, некогда протянувшегося здесь на несколько километров вдоль южной оконечности Песков. Именно отсюда руководили добычей урана на хребте Кодар в 1949-1951 годах.

Несмотря на успешную в целом одиночную экспедицию прошлого года, я недостаточно хорошо тогда изучил окрестности вокруг Песков, и теперь мы с Шаманом навёрстываем упущенное. Мы определяем восточную границу посёлка, оцениваем количество смытой изменившимся руслом реки площади, исследуем развалины и многочисленные помойки. Несмотря на обильные пожары, уничтожившие за прошедшие десятилетия, казалось бы, всё – здесь самый настоящий Клондайк для увлечённого исследователя.

Вернувшись после работы в лагерь, разводим костёр и ужинаем. Чуть позже к нам приходит эвенк постарше и приглашает к себе в чум на чай. Я вежливо отказываюсь и забиваюсь в палатку работать над экспедиционными записями. Шаман, мучимый скукой, крутится вокруг эвенков и приехавших американцев.

Памятуя, что незадолго перед отъездом из Москвы наш магазин экипировал одну из экспедиций National Geographic для съёмок на Байкале и Дальнем Востоке, сообщаю Шаману бренды поставленного им снаряжения и фамилию организатора в России.

К моему немалому удивлению, Шаман через пять минут его и привёл – Леонида Радуна, с которым я расстался в Москве три недели назад. С ним его друг и соратник Алексей – забиравший у нас всю заказанную ими гору снаряжения.

Стоило ли забираться на окраину мира, чтобы встретиться там с теми же самыми людьми, с которыми ты работаешь и от которых, собственно, и сбежал?

Радун, впрочем, и сам выглядит офигевшим. Что совершенно не мешает ему насесть на меня по поводу поставок снаряжения к октябрьским съёмкам.

Вечером разводим большой костёр. Ребята укладывают своих подопечных спать и приходят к нам. С их стороны на столе появляются коньяк, сыр, хлеб, чай и конфеты. С нашей стороны, дымясь, материализуется адская спиртовая настойка рецептуры Шамана. После попытки её проглотить глаза лезут из орбит, а дыхание восстанавливается ещё добрых полминуты.

Ложимся спать за полночь. Звёзды мерцают на небосводе, приветливые и тёплые. Зимой они превратятся в бездушные прорехи, усиливающие своим белым светом продирающий до нутра холод. Но – только зимой. А сейчас они тёплые и ласковые, и до зимы, мне кажется, ещё целая вечность.

День 2

Утром +7. Мы нагло спим до восьми утра. Американцы с семи уже работают, а Лёня с Алексеем плюхались в озере ещё в шесть с копейками.

Завтрак готовим на костре. Ребята приходят попрощаться – сегодня они уезжают на другое место – и приносят нам пакет гостинцев, из которого заманчивее всего выглядывает бутылка пива.

Чуть позже приходит один из молодых эвенков, с которыми мы знакомились вчера. Я предлагаю ему чаю, но он отказывается. Я расспрашиваю его, где они нынче пасут оленей, про других эвенков и есть ли сейчас кто в долине реки Сюльбан.

В числе прочего, он рассказывает про состояние эвенкийских изб по Верхнему Сакукану, а также сообщает, что охотник Володя, чьи полуземлянки устроены по долине Среднего Сакукана, умер в этом году от инфаркта в бане.

Попрощавшись с гостем, мы с Шаманом отправляемся изучать несколько групп развалин по западной границе посёлка.

Днём тепло – плюс двадцать. Появляется гнус. Шаман выражает мысль, дескать, могло бы быть и прохладнее, дабы не мучиться от мошкары. Смотрю на него с сочувствием, ибо не сомневаюсь, что через неделю мы уже начнём морозить почки. Поздняя осень на Кодаре – а во второй половине сентября она здесь именно поздняя, чертовски жестокая штука.

Работаем сегодня результативно. Главный успех – мы нашли лагерь заключённых близ посёлка. Также обнаружен небольшой отдельный лагерь вольнонаёмных и ещё две группы развалин.

Часть леса здесь уничтожена пожарами нынешним летом. Пока часть Сибири топило, другая задыхалась от жары, провоцировавшей многочисленные пожары. То, что в прошлом году радовало меня зеленью, сегодня пугает чёрными голыми стволами и обугленной землёю.

Остановившись в сгоревшем лесу отдохнуть, на крохотном пятачке невыжженной травы на дороге, мы прислушиваемся.

Здесь нет тишины. Как нет голосов ветра, птиц и зверей. Но весь лес пронизан скрежетом поедаемой древесины.

Каждый ствол уже пронзён десятками отверстий и усыпан опилками снизу. Это личинки различных древоточцев устраиваются на зимовку. Скрип прогрызаемых мириадами насекомых волокон складывается друг с другом, формируя хор пирующих, что пожирают мёртвых и полуживых, тянущих к небу безжизненные руки.

Спустя пять часов возвращаемся в лагерь и обедаем. На поляне уже никого нет, лишь только чум возвышается на берегу. Эвенки с оленями ушли в долину Нижнего Сакукана, а егеря увезли американцев на озеро Алёнушка в Песках.

Шаман балуется сканвордами, а я записываю в блокнот результаты нашей дневной работы.

Ближе к вечеру спорим с ним об увлечениях и хобби. Я составляю для себя схему того, чем занимаюсь в жизни. В ней мои тренировки не относятся к увлечениям, так как я считаю их неотъемлемой частью своей жизни, совершенно независимой от походов и экспедиций. Хотя, несомненно, в силу спортивности и опасности для здоровья некоторых моих мероприятий, тренируюсь я не только ради кубиков на животе.

Шаман глядит на мир иначе. Для него тренировки лишь следствие увлечения походами.

Заинтересовавшись, я подсчитываю, сколько мы с ним в месяц тратим на тренировки и работу.

Шаман работает в среднем 224 часа в месяц, на тренировки же тратит 12 часов, что составляет 5% от количества его рабочих часов. Я работаю в среднем 198 часов в месяц, тренируясь 64. То есть 32%.

Значит ли данное соотношение, что в нашей системе ценностей элементы и их порядок складываются исходя из затрат времени на них?

Нет, конечно. Всё зависит только и только от личного взгляда на приоритеты. Именно они дают нам сухие цифры в остатке, но никак не наоборот. Шаман прекрасный семьянин, а я стареющий одинокий леопард с дурным характером и никому не нужными пятнами.

Вечером разжигаем костёр и садимся ужинать. Шаману грозит уголовное преследование за спаивание краснокнижного животного, но он не дрогнувшей рукой разводит пивом спирт.

А я гляжу на красные, с синевой, угли, зябко протягивая к ним руки за теплом. И вновь вспоминаю девушку. Ту самую, из другого мира.

День 3

Температура 1,1 ниже ноля. Тепло закончилось и ушло вслед за коротким летом. Мы ещё скучаем по нему, но уже завтра оно отойдёт в мир серости и тени, который мы зовём прошлым и так любим периодически мусолить, как собака кость.

Перед выходом надеваем трейловые кроссовки и неопреновые носки. Как я годами обходился без них ранее? Чёрт возьми, многие вещи столь значительно облегчили мой походный быт, что возвращаться к истокам уже категорически не хочется.

Вот как та же самая мембранная куртка, например.

Мы с Шаманом легко переходим Верхний Сакукан бродом восточной тракторной дороги, обозначенной на карте. Западная, кажется, должна быть лучше в плане пешей проходимости, но с точки зрения экспедиции нам необходима именно восточная.

Поначалу вполне неплохая, дорога вскоре скатывается в пересохшую марь и нам остаётся только радоваться сухому лету. После дождей мы бы наплавались здесь от души.

За марью колея вновь выныривает в лес, но свежее пожарище отнюдь не приносит облегчения. Скорее, наоборот – горький запах гари действует на психику угнетающе и торопит убраться от него подальше.

Вскоре, впрочем, пожарище сходит на нет, а дорога приобретает свежие отпечатки шин. Встречаем и сборщиков ягод (голубики), заехавших сюда на полноприводном микроавтобусе.

Через старый гравийный карьер мы сворачиваем с наезженных дорог и выходим к берегу Верхнего Сакукана. От него движемся по дороге, уходящей вверх по его течению. Дорога постепенно отходит от русла и петляет по высокому борту долины на почтительном от него расстоянии.

Встречаем дерево идолов – повязанное ленточками и заваленное подношениями. Особенно много здесь детских игрушек. Оплывшие в ультрафиолете, некоторые из них теперь больше похожи на порождения ночных кошмаров, особенно здесь, среди бескрайних болот.

Шаман роется по карманам в поисках подношения. Я же взираю на жертвенник с равнодушием. Я уважаю чужую веру, но моё собственное мировоззрение, боюсь, не соприкасается ни с общепринятым, ни с виденным мною сейчас.

Пообедав чуть дальше жертвенника и пройдя после ещё минут двадцать, замечаем в долине реки пожар, как раз на месте потенциального брода и ночёвки.

Недолго спорим. Шаман хочет спуститься вниз, в русло, и встать лагерем на плёсе, обезопасив себя от огня. Меня же не устраивает ночная перспектива задохнуться в дыму. Поэтому командую сдать назад и разбить лагерь на маленьком озере, что укрылось рядом с дорогой в районе дерева идолов.

Озеро маленькое, сильно подсохшее от жары. На нём плавает одинокая утка. Вода коричневая и мы для пробы её фильтруем. Впрочем, безрезультатно. Она так и остаётся в своём цвете слабого чая.

Я оборачиваюсь вокруг озера в поисках водоёмов покрупнее или чистых ключей, но не нахожу ни того, ни другого. Утка, каждый раз завидя меня, возмущённо крякает и отплывает к противоположному берегу.

Перед ужином мы вновь уходим по дороге вперёд, чтобы понаблюдать за динамикой пожара. Тот немного разросся и полез на левый по ходу течения склон.

Ветер сменился, и я лучше смог рассмотреть границы пожара. До утра ветер будет продолжать дуть вниз по долине, и я планирую завтра как можно раньше встать и проскочить вверх по незатронутому огнём правому склону, в стороне от направления дыма.

Пока ходили смотреть пожар, вдоль дороги набрали различных, с виду съедобных, грибов. Я обещал Шаману грибное изобилие на осеннем Кодаре, но увы, ошибся. Грибы мы с ним едим первый и последний раз за поход.

За ужином беседуем с Шаманом об увлечениях и хобби. Он объясняет мне разницу между этими двумя понятиями. Хобби – занятие, на которое мы тратим свободное время и ресурсы, но которое можем бросить в любой момент времени, обойтись без него. А на увлечения мы тратим время и ресурсы уже с ущербом для иных сторон жизни, отказ от них сложен и способен затронуть мировоззрение человека.

В принципе, я с ним согласен. Вот есть у меня хобби в виде интереса к кулинарии, так я на неё и не заморачиваюсь. Однако, с тягой к диким местам уже сложнее.

Удалённые от цивилизации путешествия являются неотъемлемой частью образа моей жизни. Разумеется, под жёстким давлением обстоятельств, как мера приспособленчества, я способен от него отказаться. Но прекратить их по своей воле?

Задаю Шаману встречный вопрос. Допустим, есть абстрактный серийный убийца. Он убивает из интереса, в том числе и из спортивного – чтобы не попасться. Он подходит к делу с системным подходом и тратит на него много времени и ресурсов. Между тем, он способен долго пребывать в покое, ради своей безопасности. И вновь выходить на охоту, когда приходит его время.

И да, в случае большой вероятности раскрытия он способен полностью отказаться от своего рода занятий.

Вопрос – чем является для него планирование и исполнение убийств? Хобби или увлечением? Или чем-то иным?

Шаман начинает рассуждать с точки зрения фрейдизма, исходя из получения удовольствия от процесса. Однако, на вопрос не отвечает.

В сущности оба они, и Шаман, и Фрейд, думаю, правы. Наши предпочтения в повседневной и экстремальной деятельности распределяются исходя из выделения нужного количества и пропорций гормонов. Там, где их количество превышает определённую планку, мы получаем куда большее удовольствие, и затем уже не в силах от него отказаться.

Существует известная закавыка. Каждый раз для ощущения одного и того же уровня удовольствия мы сталкиваемся с приподнявшейся планкой. Потому что повторно гормонов на схожую реакцию выделяется уже меньше.

Ответ же прост. Классически рассматривается получение удовольствия от результата и/или сравнительно короткого процесса. Долговременный процесс отставляют в сторону, потому что он не завязан на подпитку гормонами.

Однако, например, я начинаю непосредственно планировать и готовить свои походы за год вперёд. И получаю от этого удовольствие, причём не меньшее (хоть и несколько другое), чем от прохождения своего подготовленного сложного маршрута.

Так и наш абстрактный убийца получает удовольствия от планирования не меньше, чем от самого убийства. А потому способен всю свою жизнь не превышать границы безопасности, за которыми его поймают.

Так что для него значит убийство? Для меня ответ очевиден.

Через некоторое время, после того как мы легли спать, костёр ярко разгорелся от свежего ночного ветра. Памятуя о сухой, как порох, траве, я вылез из спального мешка, набрал из озера два котла воды и затушил огонь.

Шаман спал, а я лежал в темноте, пытаясь разглядеть небо сквозь два слоя палаточной ткани.

Почему нас так завораживает чёрная ночная бездна? Да и не только людей, но и диких хищников тоже. Мы все готовы смотреть в глубину, но не понимаем её. Но раз за разом всё равно поднимаем свой взгляд к луне и звёздам. И расстраиваемся, когда те скрыты за тучами.

Конечно, я не могу рассмотреть небо за стенами палатки. Но мне, кажется, этого и не требуется. Достаточно лишь почувствовать бездну над собой, чтобы она тут же заиграла струнами настроения, настраивая подсознание на сны. Такие глубокие и реалистичные, что они давно уже стали явью и обратили в сон то, что другие люди называют жизнью.

День 4

Всю ночь шёл дождь, но несильный и с перерывами. Утром висит молочка и видимость отвратная.

Ощущая себя мазохистом, командую подъём в 6 утра. Чтобы позавтракать и снова лечь спать. Хотя и так дрыхнем по десять часов в сутки, куда уж больше...

Утром мы завтракаем сухими кашами. Выбор широк – есть разные рис, гречка и картофельное пюре. Проскакивает даже омлет. На двоих выходит примерно 140 грамм и мы завариваем их в общий котёл. Кашу сдабриваем молотым салом – 40 грамм на обоих, и сушёным мясом – тоже по 40 грамм на двоих. К сладкому чаю каждому выдаётся по 50 грамм сушёного сыра и по одной конфете (коровка).

Обедаем большим сникерсом, запивая его сладким чаем из термосов.

Вечером на ужин целый пир. Вместо 120 граммовых пакетов с соевым мясом Шаман купил 150-и граммовые. Мы завариваем такой пакет на двоих, с бульонным кубиком и салом (40 грамм), добавляем специи. Соевое мясо у нас идёт основным блюдом, как правило, вместе с разведённым спиртом.

Закусываем через день свежим луком, через день свежим же чесноком. Положены и сухари. К луку белые, к чесноку чёрные. Сухарный паёк составляет по 40 грамм на каждого.

На второе – заваренный сухой суп. Либо борщ, либо рассольник. Один раз попался даже суп с вермишелью, но понравился куда меньше, чем предыдущие.

На десерт – неизменная конфета и сладкий чай.

Ещё мы надеялись на грибы и взяли растительное масло. Увы, грибы мы поели только раз, после чего масло просто добавляли в каши и соевое мясо. Ну, разок ещё заморочились с обжаркой соевого мяса в масле и получилось чертовски вкусно.

Итого вес рациона у нас составляет примерно 545 грамм на каждого, без учёта растительного масла, бульонного кубика, спирта, чая и лука с чесноком. Не сказать, что много, но и не мало. Нам вполне хватает.

С 8.00 дождь усилился и пошёл без перерыва. Продолжаем сидеть в палатке. Та протекает, как последняя сволочь. Течет и её вход, и задняя часть, и середина. От капель, проникающих сквозь швы, невозможно скрыться.

Вяло дискутируем с Шаманом на тему, связано ли сие погодное явление с моим вчерашним непочтением к жертвеннику.

В 16.30 дождь прекратился, внезапно и резко, будто бесконечное ведро, с которого выливалось на наше многострадальное укрытие, наконец-то унесли прочь.

В 18.00 разожгли костёр. Шаман – мастер костров. Степень мокроты дров его не волнует. Свалив несколько пней, он добывает сравнительно сухие щепки, на которые затем кладёт более влажные дрова.

Я усердно раздуваю огонь подзадником. Чем более мокро на улице, тем большего размера следует выложить костёр. Иначе он весь свой жар начнёт тратить лишь на испарение влаги из вновь подкладываемых дров и станет, по сути, бесполезен.

Через полчаса нашему костру уже всё равно, какими дровами его кормят. В нём сгорает всё, что только способно сгореть. Рядом с ним возможно сушить вещи, греться, а также беседовать о жизни и не-жизни, уютно устроившись на пенке и сжимая в лапах кружку со спиртом. И да – на нём теперь можно готовить ужин.

В нашем походе время почти не имеет значения. А рядом с жарким пламенем оно и вовсе теряет всякий смысл.

День 5

+5,5 градусов. Выпала обильная роса. Палатка, кажется, стала в два раза тяжелее.

Пожар, который мы наблюдали позавчера, полностью погас. Лишь чернеют в рассветной хмари выжженные склоны.

Наша дорога резко поворачивает к руслу и спускается вниз. У самой реки она подходит к эвенкийской избе, окружённой мелкими постройками. Один из пожаров минувшего лета не добрался до избы буквально десяток метров.

В избе уютно. Окна вынуты на лето – чтобы помещение сохло и проветривалось. К тому же звери типа медведя или росомахи всё равно способны выдавить раму и залезть через получившийся проём внутрь – ну или вытащить то, до чего дотянутся лапой.

Окна эвенки вставят позже, когда придут сюда зимой. Тогда же займётся делом и печь, распространяя вокруг себя тепло и прогревая стены с нарами.

Спустя короткую ходку после избы, мы доходим до того места, где дорога ныряет в русло реки. По хорошему, нам бы пока продолжать двигаться по своему берегу пешей тропой. Но я понятия не имею, где следующий брод, а нам вскоре необходимо искать на противоположном берегу развалины, что я срисовал с одной старой карты.

Наверное, имеет смысл подробнее рассказать, что мы здесь ищем. В свободное от работы и спорта время я занимаюсь исследованием добычи урана, которая велась на хребте Кодар во времена ГУЛАГа и сталинских репрессий. Чертовски интересная штука. Прекрасно развивает в отношении понимания истории. Кому нужны мои изыскания? С большей долей вероятности никому, кроме меня.

Мне всё равно. Я лишь делаю то, что мне интересно. В данном случае мне интересно раскладывать по полочкам найденное, рисовать схемы, подтверждать и опровергать свои догадки.

А ещё нет ничего круче, чем чувствовать себя распоследним ослом, когда находки текущего года полностью опровергают картину, которую ты сам себе нарисовал за годы предыдущие.

Подобные вещи здорово приучили меня осознавать свои ошибки. И исправлять их. Я правлю свои статьи, некоторые из них удаляю, отдельные перерабатываю полностью. Я стараюсь стать гибким в мышлении, больше всего опасаясь в нём косности.

Ибо мы не просто ошибаемся во многом. На самом деле мы ошибаемся каждый день. Но жить в неведении своих ошибок и не стараться перестраиваться, я считаю глупостью.

Мы с Шаманом бродим реку и некоторое время мучаемся бестропьем. Но, вскоре, к нам подходит автомобильная колея вместе с тропой, а мы как раз начинаем обследовать место в поисках развалин инфраструктуры БорЛАГа.

Увы, в том месте, которое я отметил на нашей экспедиционной карте, ничего нет. Видно, как велась интенсивная выборка леса, но и только. Мы дважды прочёсываем квадрат, но ничего полезного в нём не находим.

С неба вновь начинает капать. По колее мы выходим на очередную эвенкийскую избу и постройки – баню и лабазы. Я смутно помню их с одного из прошлых походов, хотя по памяти отметил на карте чуть дальше.

Зато как раз на том самом месте, где я отметил эвенкийскую избу, мы находим развалины лагеря и тратим почти два часа на их изучение.

Уставшие, добираемся до следующей эвенкийской избы, в половине ходки ниже устья реки Няма. Там и организуем ночёвку. Палатку решили не ставить, а расположиться в избе. В ней хоть и гуляют сквозняки из-за снятых окон, но всё равно довольно уютно.

Шакалим по углам. На потолке подвешен пакет с остатками рациона какой-то группы. Как обычно, часть продуктов заплесневела и испортилась. Выбросив несъедобное, забираем из пакета половину макарон, остальное вешаем обратно.

На полке блестит подтаявшая и основательно поеденная плесенью пачка спреда. Никогда бы не подумал, что грибок поведётся на подобную дрянь. Тщательно обрезаю его, а остатки жира присовокупляю к макаронам.

На всякий случай тратим с Шаманом полчаса на поиск съедобных грибов по окрестному лесу, но безрезультатно.

Пока Шаман занимается костром, я исследую развалины очередного гулаговского лагеря, который начинается сразу за оградой эвенкийского табора.

Ужинаем. Шаман разводит со спиртом сухой напиток юппи. Очередное его изобретение. Мы нагреваем около литра воды примерно до 50 градусов, разводим в нём сухой напиток и затем вливаем туда спирт. Полученную жидкость разливаем по термосам. Получается удивительно вкусная и согревающая конечности штука.

Кинув на нары пенки, располагаемся ко сну. На улице +7 градусов. Гнуса нет. Река баюкает, играя водой на камнях и унося в миры грёз.

Мне снится странный и длинный сон. Будто бы я молодой (и антропоморфный) лис, тихий и стеснительный. У меня есть лучший друг – рыс, такой же молодой и бестолковый. Он жутко непоседливый и постоянно втравливает меня в бесконечные приключения.

Я не раз просыпаюсь за ночь, но сон продолжает и продолжает мне снится, становясь всё более тёплым и уютным - словно укрывая большим пушистым одеялом.

День 6

После постоянно влажной и тесной палатки, спать в сухой избе, пропитавшейся лёгким ароматом дыма, просто волшебно.

Вытянувшись на нарах, выспавшись, я лежу в предрассветной темноте и размышляю, почему люди так часто недовольны своей жизнью, считая её несправедливой по отношению к ним.

Я думаю, что в основном мы сами выбираем себе жизнь, которой живём. В ней нет виноватых, как нет и крайних во всех выпадающих нам невзгодах.

Слишком уж легко мы их назначаем – виноватых и крайних, лишь бы не судить самих себя.

Хочется видеть мир вокруг лучше? Так почему бы не приложить к этому хотя бы капельку сил и самого себя? Хочется ничего не делать и располагать при том богатством и властью? Чудес не бывает и подобное выпадает единицам. Завидовать им, значит разлагать свою личность.

Безусловно, за любой наш выбор в жизни приходиться неизбежно платить. Таков закон, незыблемый и нерушимый. Именно расплаты подсознательно мы так боимся и ненавидим, именно в ней упрекаем свою судьбу, отказываясь приглядеться к самому себе.

И когда в своих невзгодах мы начинаем винить окружающих, начальство, правительство, судьбу, Богов – давайте ответим сами себе на следующий вопрос: а что мы сами, лично, своими руками и головой сделали для того, чтобы жизнь наша стала лучше?

И, пожалуй, главное – чего не сделали?

На улице +4 градуса. Мелкая морось то переходит в дождь, то вновь окутывает нас мелкими каплями, проникающими, кажется, даже под мембранные куртки.

Напротив устья Нямы расположилась старая эвенкийская стоянка с чумом из коры. Сюда, как и выше по течению Верхнего Сакукана, давненько уже не заходят, так как олени сильно подъели ягель, и теперь эвенки ждут, пока пастбища в долине восстановятся.

В устье Бюрокана мы изучаем сравнительно большую и интересную группу развалин. Наибольшее любопытство в ней вызывает большой дом с пристройками и небольшим механизмом, расположенный сильно выше береговой линии.

От старого эвенкийского становища, которое в получасе ходьбы выше устья Бюрокана, идём с Шаманом тяжеловато. Несколько раз теряем тропу и не сразу затем её находим. Я неудачно падаю под рюкзаком, запнувшись о корягу. Заваливаясь, ударяюсь виском о другую и на несколько секунд теряю сознание. До самого вечера голова болит, а в районе виска наливается синяк.

На одном из участков тропы навстречу выбегает кабарга. Она долго и удивлённо рассматривает нас, замерев среди кустов на расстоянии примерно в тридцать метров. Я лезу за фотоаппаратом, но она, заметив движение, тут же скрывается в зарослях, высоко прыгая через валежник.

Лагерь поставили чуть выше устья Таёжной, на противоположном берегу. Ровно двенадцать лет назад мы вместе с Шаманом растягивали свою палатку на этом же самом месте.

За бортом +2,4 градуса. У нас мелкий дождь, а чуть выше, на вершинах, завораживающе красиво падает снег. Разжигаем костёр и готовим ужин, но едим всё равно в палатке. Воду для разведения спирта приходится подогревать и заливать в термос, чтобы не остыла. Холодный спирт в такую погоду, учитывая насквозь мокрые ноги – не самая разумная штука.

Перед сном Шаман вновь занимается сканвордами, а я слушаю сказку про драконов и демонов. Иногда нравится слушать или читать хорошее фэнтези. Сегодня у меня в тренде Саймон Грин и его «Восход голубой луны». До этого я слушал вторую и третью книги Рика Янси из серии «Ученик монстролога». Жалею, что не приберёг их на одиночный поход. В отличие от первой книги, последующие получились более качественными, если оценивать их применительно к жанру – ужасы. Особенно вторая, в третью автор не совсем удачно вплёл размышления главного героя и разных знаменитостей.

А так, сидя зимой в какой-нибудь снежной пещере, под завывающим ветром, в десятках километрах от ближайшего вагончика с вахтовиками, слушал бы про кровожадного и вечно голодного монстра Вендиго, от которого главные герои спасаются по заметённому снегом лесу.

Думаю, необходимо взять с собой послушать Ю. Несбё. Его «Снеговик» для описанных выше условий просто обязан идеально подойти.

День 7

Утром три градуса ниже ноля. Небо ясное и предвещающее хорошую погоду. Вершины обильно покрыты снегом. Вода в реке ощутимо упала, будто к её истокам приложился великан, наполнивший для утреннего чая свой котелок.

Выдвигаемся по руслу ручья Озёрный к одноимённому перевалу, постепенно углубляясь в каньон.

В ясную погоду здесь бесконечно красиво. По мере набора высоты каньон играет красками  мха, зелени и россыпи покрытого лишайником курумника. За спиной величественно тянутся в ледяное небо покрытые снегом вершины.

Идём в ботинках, так как собственно тропы здесь нет и передвигаться нам приходиться прямо по руслу, заваленному камнями. Кроссовки в подобных условиях слишком болезненны и травматичны, а также ощутимо снижают скорость передвижения.

На плато с озёрами поднимаемся по притоку ручья, вытекающего из озера. Наверняка имеется тропа покороче, но мы её не знаем, хотя и ходили здесь те самые двенадцать лет назад. Погода нас тогда сильно потрепала, и в каком месте мы спускались с плато в каньон, совершенно неясно.

На самом плато ещё красивее, чем в каньоне, хотя и хрустит льдом. Ветер пронизывает нас насквозь, не замечая, отбирая и унося прочь тепло. Любая остановка тут же заставляет дрожать в бесполезной попытке согреться.

Идём вдоль озёр, огибая их по ходу слева. Тропа сильно заболочена и местами вынуждает чавкать по каше из воды и снега.

Миновав перевал, некоторое время движемся без тропы, сквозь сплошные заросли голубики и мелкого стланика.

Спустя ходку поднимаемся выше по склону и плохонькой тропкой выходим к обозначенному на генштабовской карте зимовью.

Разумеется, никакого зимовья здесь давно нет, хотя лес под него явно выбирался. Скорее всего, оно уже давно завалилось и сгнило. Мы находим старый лабаз и от него подсекаем тропу и, затем, старую колею от вездехода.

Местами колея и тропа читаются отлично, местами пропадают напрочь в болотинах. Постепенно мы далеко отходим от русла, совершенно без потери высоты, петляя по высокому борту долины.

Похожий на домашнюю чёрную кошку, мимо, вдоль тропы, пробегает соболь. Его гибкое тело стелется по земле. Он то и дело замирает и с подозрением наблюдает за нами чёрными бусинами глаз.

К вечеру спускаемся с тропы к руслу реки, чтобы изучить очередную группу развалин. Которую, впрочем, так и не находим. Река Хадатканда здесь заходит в глубокий каньон и мы никак не можем присмотреть себе место для нормальной ночёвки с водой.

В сумерках я оставляю Шамана у какого-то болотца, а сам отправляюсь на разведку. Через двадцать минут, обследовав квадрат, я выхожу к ручью, в семистах метрах от своего напарника. Возвращаюсь за ним и мы переносим рюкзаки к стоянке.

Ботинки вымокли полностью и уже не гнутся из-за мороза. Всё вокруг подёрнуто льдом. Ноги даже в сухих носках и кроссовках стонут от холода.

Единственное желание сейчас – побыстрее сварить ужин и забиться в тёплый спальный мешок.

Впрочем, мой пуховый спальник здорово отсырел и уже не так хорошо греет. Трясясь под ним от озноба, мне остаётся только надеяться на скорую возможность его просушки.

День 8

Минус 6 градусов. Молния входа в нижней части замёрзла напрочь. Впрочем, что хорошего можно ожидать от столь отвратной и гнусной конструкции?

Ботинки в тамбуре на ощупь ничем не отличаются от камней. Неопреновые носки приходиться отогревать за пазухой.

Снявшись с лагеря, быстро подсекаем хорошую тропу. Река вскоре выходит из каньона, и мы переходим на другой берег по оленегонной тропе, в прошлом бывшей дорогой времен БорЛАГа. Сразу выходим и на развалины того, что туристы часто в своих отчётах называют обогатительной фабрикой.

На самом деле это рудоразборка, а обогатительная станция запрятана в кустах чуть дальше и далеко не всегда удостаивается их внимания.

Посовещавшись, приходим к выводу, что ставить лагерь нам лучше в самой южной части всех развалин, чтобы наиболее эффективно вести изыскания. За условный край посёлка мы принимаем указанные на генштабовской карте штольни и зимовье.

По дороге к ним проходим мимо дома эвенка и заворачиваем поздороваться. Здесь несколько больших строений и четыре радостно облаивающих нас собаки. На крыше самого большого дома блестят на солнце солнечные панели. Но сам хозяин отсутствует, и мы возвращаемся обратно на дорогу.

Базовый лагерь разбиваем на берегу реки Сюльбан, в том месте, где и старый зимник, и оленегонная тропа, ныряют в русло реки.

Здесь солнечно и очень много дров. Обедаем, сушимся, я тщательно устанавливаю палатку. Нам несколько дней придётся здесь жить. Впрочем, с уклоном палатки я всё равно прогадал и Шаману в последующие дни спать оказывается не совсем удобно.

В первую очередь выставляю на просушку ботинки и спальный мешок. После не очень удачного опыта с Сивера Ирий -4 в прошлой экспедиции, я вновь вернулся к «Летучей Мыши» пошива Сергея Бажанова. Можно сколь угодно рассуждать про технологичность тканей и FP пуха, но применительно к многодневным походам Летучая Мышь походит лучше. Оба спальника имеют равный вес, но Ирий -4 субъективно быстрее конденсатится, медленнее сохнет, а его утеплитель интенсивнее мигрирует по пакету.

В окрестностях лагеря много зайцев. Крупные, размером почти со среднюю собаку. Они уже меняют мех на зимний, из-за чего более заметны и кажутся ещё больше. Нас ушастые подпускают метров на пятнадцать.

После обеда намечаю план изучения района, и мы с Шаманом выходим обследовать ближайшие окрестности.

Обозначенных на карте штолен здесь нет. Видимо, они расположены только в районе русла реки Хадатканда, но подобные выводы мы окончательно будем делать только по результатам дальнейших исследований.

Зимовье оборачивается развалинами подсобного хозяйства, хотя, признаюсь, именно в этом месте я предполагал обнаружить нечто вроде взлётно-посадочной полосы. Увы, всё увиденное мною в инфраструктуре БорЛАГа твёрдо свидетельствует об одном единственном аэродроме во всём районе – в селе Чара. Ни на Песках, ни в долине Верхнего Сакукана, ни здесь, на Сюльбане, его не было.

По возвращению в лагерь тщательно обустроили место для костра. Сняли дёрн, обложили костровище камнями и сделали подвеску под котлы – по одному из подсмотренных у эвенков способов.

Мечтаю, куда пойду следующим летом, если мы с Шаманом успеем закончить в этом году полевые исследования на Кодаре. Правда, ещё останется вопрос работы, где у меня стабильно два раза в год происходит кризис – как раз за время моего там отсутствия.

Мечты крутятся вокруг Хибин. Я там ещё не был. Пока не знаю, чего максимум по сложности смогу накрутить по ним и их окрестностям, но, вписываю их в планирование. Основные ресурсы у меня сейчас идут на продолжающуюся подготовку к спортивному одиночному походу на зимний Полярный Урал. Тем не менее, по приезду в Москву потихоньку начну готовить и летние Хибины.

День 9

Ночью температура опустилась до минус трёх градусов, но к рассвету потеплело до ноля и начал пробрасывать мелкий дождь.

К десяти утра он закончился, и в одиннадцать мы с Шаманом направились к посёлку.

На основную дорогу мы вышли у самых развалин, проделав путь напрямую по зимнику, на котором стоял наш лагерь. Идти оказалось недалеко, всего двадцать минут. С собой мы взяли мембранные куртки, топографические карты с предварительными пометками, блокнот для рисования и записей, навигатор, термосы с горячим чаем и перекус.

Сегодня мы обследуем левую сторону реки Хадатканда, взяв за точку отсчёта рудоразбор. Я снимаю координаты каждого строения, а Шаман измеряет их и помогает определять, что именно в них находилось.

К нашему удивлению, здесь сравнительно хорошо всё сохранилось. Куда лучше, чем в долине рек Верхнего и Среднего Сакукана – за исключением Мраморного ущелья, разумеется.

В числе прочего обнаруживаем две штольни. Одна из них залита льдом полностью, вторая примерно в пятнадцати метрах от входа. Судя по отвалам и вентиляционным окнам на поверхности, длина ходов здесь была вполне серьёзной. Вместе с тем, из-за низкого расположения штолен и заболоченной местности, из них требовалась постоянная откачка воды. Сам район добычи также пересечён дренажными канавами.

Неподалёку от штолен находим развалины обогатительной фабрики, мастерских, котельной. Затем складские помещения, избы с образцами пород и различные вспомогательные сооружения.

Посёлок занимает большую площадь, и все его элементы сконцентрированы в одном месте. От обилия информации, которую приходиться обрабатывать, голова идёт кругом.

Пожалуй, ни в один из предыдущих дней я не уставал так, как сегодня, лазая по кустам с блокнотом и навигатором наперевес, стараясь сложить предварительную картинку.

Рядом с развалинами посёлка расположены и остатки баз от геологических изысканий более позднего времени. Собственно, здесь работали геологи как в советский период, после постройки БАМа, так и позже, при новой власти. Местами происходит некоторая путаница и нам приходиться разбираться, что из обнаруженного завезли сюда в период работ исправительно-трудовых лагерей, а что появилось за последующие несколько десятилетий.

Работаем почти до пяти часов дня, затем возвращаемся в свой лагерь.

Выйдя на дорогу, встретили эвенка Михаила, в сопровождении собаки. Это его дом мы видели вчера.

Я не очень люблю общаться с людьми в походах, возможно в силу некоторой своей асоциальности. Скажем точнее - у меня не всегда получается с ними общаться, даже когда я стараюсь. Это удивительно, так как по работе мне приходиться много разговаривать с людьми.

А может быть, именно поэтому я стараюсь в походе больше молчать?

Попрощавшись с Михаилом, идём к своей палатке. Вскоре Шаман разводит костёр. Мы вновь сидим вокруг огня, в сгущающихся сумерках, и, время от времени, стараемся разглядеть проблеск первых звёзд на чернеющем одеяле холодной ночи.

День 10

День постепенно уменьшается. Я просыпаюсь уже не в 6 утра, а в 6:30. В нашем случае крутиться в тесной палатке при свете фонариков не самое удобное занятие.

Всю ночь шёл дождь. Не прекращается он и утром. Температура +4 градуса. Ветер.

Шаман с утра экспериментировал с костром, но готовили всё равно на горелке в палатке.

Учитывая размеры нашего укрытия, сие занятие довольно забавное, хотя и отработано у нас с Шаманом до автоматизма.

Тамбур слишком тесен для размещения в нём горелки и приходится возиться с ней прямо внутри спального объёма. В тамбуре стоят только котлы с водой.

Мы собираем спальные мешки в гермы, чтобы они не отсыревали и не мешались. Шаман, со своим ростом под 190 и не самыми изящными габаритами, скрючивается в более низкой части палатки. Я размещаюсь у входа, где могу почти свободно сидеть и готовить.

В качестве горелки используем мой MSR Windburner, с котлом в 1 литр. На двоих, следует признаться, его маловато и мы вынуждены повторять процесс кипячения несколько раз. Более оптимальным бы оказался объём в районе двух литров.

Шаман, словно патронами, снаряжает термосы пакетиками чая и сахаром. В свой термос ещё добавляет, будто дробь, несколько драже аскорбинок – ему нравится их кисловатый вкус в напитке, хотя пакетик чая всегда при этом лопается.

Я кипячу воду и заливаю её в термосы. Они предназначены для нашего будущего обеда.

Затем приходит очередь чая на завтрак. В два приёма я кипячу около 1,2 литра воды и закидываю туда пакетики чая. Положенную долю сахара Шаман потом засыплет мерным стаканчиком каждому в кружки.

Котелок для каши ставится по центру палатки. Пока я кипячу для него воду, Шаман засыпает в котел две порции сухих смесей (рис, гречка или картошка) и сушёное мясо, а затем отмеряет туда молотое сало. Я заливаю полученную массу кипятком.

Дальше я убираю горелку в тамбур, где стоит котелок с чаем, а Шаман перемешивает кашу. Потом я беру котелок с ней в лапы, чтобы не опрокинуть, и мы с ним меняемся местами. Я перемещаюсь в низкую часть палатки, а он ко входу.

Пока Шаман сдабривает кашу солью, смесью перца и чеснока, глютаматом натрия и маласянью (популярная на границе с Китаем приправа), я отсыпаю каждому положенную долю сушёного сыра.

Теперь можно приступать к еде. Черпаем кашу мы из общего котла, не разделяя её на порции.

После завтрака ложимся обратно спать, но в начале двенадцатого чувство долга всё же выгоняет нас изучать дорогу по левой стороне реки Хадатканда. Как назло, именно в этот момент дождь ощутимо усиливается.

Дважды перейдя вброд Хадатканду, мы просматриваем и зарисовываем схему дороги, но иных развалин, кроме обнаруженных ранее, не находим.

В целом, работаем недолго, менее трёх часов. Дождь так и не прекращается. Я промокаю полностью, так как мембрана, ранее протёртая на соревнованиях элементами рюкзака, подтекает.

Вернувшись в лагерь, забиваемся в палатку с горячим чаем в термосах и перекусом. После обеда я вновь принимаюсь за свой блокнот.

Кроме экспедиционных записей, я веду в нём заметки под предстоящие походы и тренировки. Также, ещё в поезде, я начал писать «Системы и задачи» - универсальный логический инструмент для оценки стабильности социальных систем и сложности решаемых ими задач. Основная, в общем-то, идея состоит в выявлении закономерностей в решениях задач различной сложности для систем не только условно «средних», но и «сильных» и «слабых». То есть, в поиске узких мест в конкретно взятой системе и, за счёт их ликвидации, повышении эффективности решения её задач.

Нового, впрочем, я ничего не придумываю. Системная динамика и другие направления в изучении сложных систем известны уже более полувека. К сожалению, необходимым образованием в данной области я не обладаю и вряд ли стану им владеть в дальнейшем.

С чего тогда я заморочился подобной идеей? Однажды, занимаясь изучением исторических документов, я обратил внимание на трудности, связанные с оценкой значимости репрессий в командном составе РККА 1937-1938 годов. Имеется в виду качественное влияние (или отсутствие такового) на обороноспособность страны в условиях уничтожения текущего офицерского состава армии.

Мне пришло в голову, что таковая оценка должна происходить на основе анализа способности генерировать и решать задачи определённого уровня сложности разными составами командования. Из этого, в свою очередь, рассчитывался бы уровень стабильности системы. Вот так я и начал создавать себе необходимый инструмент.

Кроме изысканий в сфере исторического анализа, я попутно стал примерять его к своей работе в магазине. Получилось чертовски интересно, и я получил некоторые неожиданные для себя следствия. Впрочем, по ходу дела я пришёл и к другим выводам: а) метод применим не только для бизнеса и государственных институтов, но и прекрасно иллюстрирует решение задач в такой системе, как семья б) на моей работе он всё равно на фиг никому не нужен, и применять его, кроме меня в ограниченных случаях, никто не станет.

По прибытии в город обязательно попробую свести написанное в одно целое и попробовать рассчитать интересующие меня модели по истории. Когда закончу с БорЛАГом, конечно.

Всё же трудно сидеть не в своей шкуре. А родился бы нормальным леопардом, так и решал бы одну единственную задачу – как поймать оленя и сожрать его, пока никто не отобрал.

День 11

Ночью немного шёл дождь, но к утру над нами разъяснилось и температура опустилась до -1 градуса.

Уровень воды ощутимо поднялся, как в реке, так и в болоте.

Позавтракав, мы дошли до развалин посёлка, перебродили на другой берег Хадатканды, и отправились дорогой вверх по её течению.

Серпантин дороги постепенно зашёл на высокий борт долины. Плавно поднимаясь, мы достигли отметки в 1600 метров – почти на полкилометра выше нашего лагеря.

Здесь гораздо холоднее и пробрасывает снег. Голубика стоит без листьев, но всё ещё обильно усыпанная ягодами. Легко отрываясь, она позволяет ею наедаться буквально горстями.

Исследовав несколько километров дороги, мы вновь возвращаемся к району добычи на Хадатканде, по левому берегу.

Пообедав, изучаем подъёмники и разработки. Урановая руда здесь добывалась в основном открытым способом. Штолен то ли не было вовсе, то ли они обрушились взрывами. Следы от штреков в склоне имеются, но использовались ли они для добычи, или же являлись углублениями для закладки взрывчатки и сноса скалы – неизвестно.

Пока я выполняю съёмку подъёмника и погрузочного механизма, приходит эвенк-оленевод. Его зовут Сергей. Он приехал сюда из Якутии, помочь родственникам с прививкой оленей. Здесь, в долине реки Сюльбан, у них пасётся стадо примерно в полтысячи голов. Второе стадо, по его словам, стоит в районе посёлка Икабья, и через несколько дней он отправится туда.

Он рассказывает нам про оленей, мы ему про добычу урана силами заключённых.

Эвенку сорок лет, он почти мой ровесник, но выглядит лет на пятнадцать старше. Постоянное кочевье и полевая жизнь в суровых климатических условиях никого не делают моложе и здоровее.

Закончив со съёмкой района добычи урана, мы с напарником начинаем изучать жилую часть посёлка. Многочисленными разрушенными избами она протянулась вдоль реки ещё почти на километр, до самого Сюльбана.

Вечером температура быстро опускается ниже ноля. Готовим снова на костре, ужинаем рядом с ним же, подбросив побольше дров.

Наша работа по Сюльбану плавно подходит к логическому завершению. Остаётся несколько не совсем прояснённых вопросов, например по поводу электростанции и труда заключённых, но мы надеемся найти на них ответы либо завтра, либо позже в архивах.

Поиск ответов всегда интересен. Главное - задавать себе интересные же вопросы.

День 12

Минус восемь градусов. Погода готовит какую-то пакость. На верхах обильно выпал снег и ещё продолжает местами пробрасывать.

После завтрака мы в очередной раз переправляемся через Хадатканду и обследуем дорогу в верховья реки Сюльбан.

По пути то и дело встречаются старые стоянки эвенков и следы их деятельности. Долина Сюльбана относительно соседних имеет большие запасы ягеля, а потому эвенки всегда здесь больше кочевали и пасли оленей.

Пройдя несколько километров дороги и изучив отдельные её участки, приходим к выводу об отсутствии смысла двигаться вдоль неё и возвращаемся обратно.

Перебродив Хадатканду обратно, мы прочёсываем южную границу административной части посёлка. Развалин очень много и, кажется, бродить по ним можно до бесконечности.

Однако, основная часть работы нами выполнена. Мелкие детали уже не важны, главное – мы сняли основную картинку, связанную непосредственно с добычей.

Дальнейшая работа по БорЛАГу, надеюсь, станет связана только с архивами и документами. И в ближайшие 2-3 года, думаю, на хребет Кодар я не вернусь. А когда вернусь, то не в экспедицию, а в сложный поход, зимний или летний. Чтобы побродить три-четыре недели среди остроконечных вершин, изо всех сил тянущихся ввысь.

И забыть хотя бы на время путешествия о том мире, который голодным зверем ждёт меня по возвращении, готовясь прожевать и выплюнуть остатки костей на обочину той дороги, что мы зовём жизнью.

В лагерь возвращаемся к 16.00. Начинает пробрасывать мелкий дождь. Шаман после пяти уходит к оленеводам в надежде купить мяса, но возвращается ни с чем – никого из троих эвенков, присутствующих сейчас в долине, он не находит.

В 22.00 начинается снег. Он падает на стены палатки и с лёгким шуршанием сползает по ним вниз. Словно шепчет поэму про наступающую красавицу-зиму. Зима в здешних местах настоящая хозяйка. Лишь в конце мая она уйдёт в короткий отпуск и отдаст свой дом на попечение трёх родных сестёр.

А затем вернётся вновь.

День 13

Минус два градуса. Снег шёл всю ночь и теперь плотным ковром покрывает всё вокруг. Молния входа вновь закономерно не работает, как следует.

Сама палатка вмёрзла и обмёрзла. С трудом отрываю её от земли, но счистить с неё весь лёд невозможно.

Поневоле понимаешь, что силиконка это не только лёгкий вес, но и отсутствие проблем с промораживанием. 

Поначалу надеваем ботинки и простые носки.

Дорога то и дело ныряет в болотину, но нам некоторое время удаётся сохранить боты сухими. Однако, через десять километров сбоку приходит рукав Сюльбана и мы то и дело его пересекаем. У Шамана мокнут ноги и он переобувается в неопрен. Я пока держусь за счёт гортекса в ботинках. Ноги хоть и влажные, но ещё не мокрые.

Вскоре начинается свежее пожарище и дорога сразу становится бессмысленной. На выгоревшей болотине большая часть деревьев упала и создала непроходимые завалы. Чертыхаясь, продвигаемся чуть больше километра в час, перелезая через поваленные стволы.

В навигаторе у меня под этот район карты нет, поэтом двигаемся по бумажным.

Едва миновав пожарище, начинаем искать стрелку ответвления зимника в сторону станции Кодар. Немного блудим по болоту, воды – точнее, её смеси со снегом и льдом, по колено и выше. Через полчаса всё же выходим на колею, которая через небольшую седловину отрога петляет в нужном нам направлении.

Ноги у меня окоченели, пальцы на руках тоже. Кое-как снимаю ботинки и меняю носки на неопреновые. Сразу становится легче.

На выходе из долины стоит точно такое же дерево идолов, как и на входе в долину Верхнего Сакукана. Подношений и жертв на нём столько, что я сразу же задумываю окупить затраты на путешествие, обокрав его. Шаман с самым одухотворённым (и от этого не менее гнусным) выражением лица отбирает у меня награбленное и сурово отчитывает. После чего сам кладёт жертву, не забывая поглядывать, чтобы я больше ничего не спёр.

Остаётся только вздыхать и жаловаться на несправедливое отношение к леопардам.

Через некоторое время выходим на железную дорогу. За то время, пока мы блуждали в пространствах и времени, БАМ успел рассыпаться едва ли не в прах.

На самом деле это старый путь, построенный в обход, через перевал. Ныне железная дорога проходит хребет сквозь тоннель, а старый путь давно разобран за ненадобностью.

Мы идём вдоль разобранного  пути до самой станции.

Станцией, впрочем, назвать место трудно. Здесь лишь кирпичное здание для дежурного, да навес для ожидающих рабочий поезд.

Лагерь ставим на старой железке, на берегу озера. Других удобных мест нет, хотя это нам тоже не очень нравится.

Температура -4 градуса. Нас трясёт от холода и мы поскорее забиваемся в палатку, обогреваясь горелкой.

День 14

Утром минус 8 градусов, но быстро теплеет. Молния опять не работает. Обещаю сам себе выставить по приезду палатку на продажу. Кому-нибудь под нужды альпинизма или одиночного холодного межсезонья она вполне сгодится.

Ночью спал плохо. Голос дежурного от станции Кодар мешал меньше всего. А вот коврика Term-A-Rest Z-Lite категорически не хватало. Плюс ещё проклятый сквозняк в палатке. Шаман, в конце конов, отдал мне свой флисовый вкладыш, и только после этого я смог сравнительно нормально уснуть.

Утром с сожалением подвожу итог «холодной» эксплуатации MSR Windburner. Увы, но под зимнюю эксплуатацию она не годится даже при условии использования зимнего газа. Расход газа ощутимо растёт, как и время на готовку. Как ни крути, а под мои задачи при условии газовой горелки необходима шланговая конструкция. Либо вновь возвращаться к бензину.

Собрав лагерь, выходим к железной дороге, в ожидании рабочего поезда.

Оставив Шамана "на дежурстве", сам залезаю на ближайшую возвышенность в виде насыпи и фотографирую окрестности.

На востоке хорошо видно озеро Леприндо:

В рабочем поезде тепло. Тепло настолько непривычно, что хочется скинуть с себя одежду полностью. Чего мы, разумеется, хоть и не делаем, но до термобелья всё же раздеваемся.

Пока едем, обедаем. Я составляю список вопросов, которые собираюсь выяснить в местном краеведческом музее, в Новой Чаре. Попутно мечтаем с Шаманом, что купим в магазине из еды. Впрочем, особых пожеланий и нет, скорее дело традиций. Обычно мы всегда покупали торт, но найти его по приезду в Новую Чару, увы, не смогли.

За окнами проплывает мимо заснеженный хребет, постепенно удаляясь от нас прочь. Мы провожаем его взглядами. Не знаю, что именно думает сейчас Шаман. Наверное, скучает по дому и семье, одновременно наслаждаясь послевкусием двухнедельного путешествия.

Я, бросая взгляд на тянущиеся вверх пики гор, уже скучаю по ним. Пожалуй, ни одни горы не оставили во мне так много, как эти. Или, возможно, я скучаю даже не по Кодару конкретно, а по кочевой жизни у костра. Оттягивая как можно дальше момент своего возвращения в городскую среду, где я окунусь в водоворот пресного и обычного существования.

Чтобы раз за разом искать момента ускользнуть от него. В иные ли миры, или горы - не важно. Важно - не забыть про них и не привыкнуть, оставив мечты только лишь во снах.

Благодарность леопарду за полезные материалы можно выразить переводом на карту любой символической или иной суммой.

Деньги пойдут на оплату сайта, а что останется - в миску автору. Чем меньше он будет искать себе пропитание, тем больше хороших статей напишет 🙂

Leave a Reply